Популярные материалы

«Без перемен в судебной системе повышение роли адвокатуры невозможно»
10 марта 2023 г.
Светлана Володина
«Без перемен в судебной системе повышение роли адвокатуры невозможно»
Интервью президента ФПА РФ Светланы Володиной журналу «Закон»
Молодые адвокаты Ростовской области надеются осуществить все задуманное
3 марта 2023 г.
Екатерина Водяник
Молодые адвокаты Ростовской области надеются осуществить все задуманное
Но рассказывать о будущих проектах они предпочитают лишь после того, как те будут реализованы
Суд обязан обеспечить баланс интересов всех участников правоотношений
16 февраля 2023 г.
Дмитрий Тараборин
Суд обязан обеспечить баланс интересов всех участников правоотношений
А воздействовать на адвоката могут исключительно органы корпоративного самоуправления
С чистого листа
31 января 2023 г.
Светлана Володина
С чистого листа
В деятельности адвокатуры две составляющие – независимость и профессионализм
Адвокат зачастую выступает не только как профессиональный советник по правовым вопросам, но и как психолог
20 января 2023 г.
Светлана Васильева
Адвокат зачастую выступает не только как профессиональный советник по правовым вопросам, но и как психолог
Обращения наших доверителей в большинстве своем требуют не только юридического, но и человеческого подхода

Дискуссии

О судебной реформе
1 октября 2019 г.
О судебной реформе
Вадим Клювгант
Вице-президент ФПА РФ, заместитель председателя Комиссии Совета ФПА РФ по защите прав адвокатов, вице-президент АП г. Москвы, соруководитель Уголовно-правовой практики КА Pen&Paper, адвокат АП г. Москвы

Еще раз в защиту судоговорения

4 сентября 2018 г.

О законодательном предложении ограничить устные выступления участников судебного процесса




Три с половиной года назад мой уважаемый коллега Сергей Соловьёв в статье «Судоговорение как искусство» справедливо сетовал: «Отсутствие адресатов для судебной речи медленно, но верно убивает судоговорение не только как искусство, но и как орудие деятельности юриста»[1]. Добавлю от себя: орудие это (оно же искусство) известно с Древнего Рима, а востребованность его, как учит история, прямо пропорциональна востребованности справедливого суда.

В сегодняшнем российском суде судоговорение, увы, не в почете. Да и владеют этим искусством, мягко говоря, немногие участники судопроизводства со всех сторон. Скудость и безликость судебных выступлений – как по содержанию, так и по форме, стали нормой. Это же можно сказать и о письменной речи, характерной для большинства судебных и иных процессуальных документов.

Нет, я вовсе не призываю к праздному многословию, напыщенности, витиеватости и прочим «бантикам» в судебных выступлениях и документах. Искусство судоговорения заключается вовсе не в них и, конечно, не в приступах нарциссизма у говорящего. Оно в том, чтобы оратора нельзя было не понять, чтобы он не утомлял и не раздражал, а увлекал, убеждал силой и изяществом аргументов, вел за собой, не давая ни главному адресату своей речи – суду, ни другим слушателям скучать, дремать или думать о своем.

Казалось бы, есть все основания ожидать от судейского сообщества самого высокого спроса на профессиональное судоговорение и самой высокой требовательности к его качеству, но никак не позывов к его дальнейшему вытеснению из судебных реалий. Особенно сейчас, когда переход к профессиональному судебному представительству обсуждается уже не просто как насущная необходимость, а как фактически принятое решение. Действительно, приходится слышать сетования судей на маловнятные, а то и вовсе убогие выступления участников процесса. Правда, ругают в основном адвокатов, хотя прокуроры, ощущая за спиной мощь государства, зачастую вообще не утруждают себя не только аргументированным изложением своей позиции, но даже элементарным знанием обстоятельств дела.

Тем более удивительной и непонятной выглядит официальная позиция Верховного Суда России, выраженная в законопроекте, посвященном процессуальной реформе. С одной стороны, в нем предлагается ввести обязательное профессиональное судебное представительство по всем делам для повышения его эффективности (правда, идею сводит на нет ущербность предлагаемого законопроектом критерия признания представителя профессиональным – наличие лишь диплома о высшем юридическом образовании, но это тема отдельного разговора). Вместе с тем законопроектом инициируется ряд мер упрощенческого (если не сказать – профанационного) характера, выхолащивающих саму суть состязательного процесса и обессмысливающих участие в нем профессиональных представителей. Одной из таких инициатив является отказ, по общему правилу, от обязательного мотивирования судебного решения. О недопустимости этого уже много и правильно сказано в развернувшейся дискуссии. Другая не менее важная и опасная инициатива – предоставление председательствующему судье права лишать слова участников производства по делу или ограничивать им время выступления. При том, что и сейчас у председательствующего есть право останавливать выступающего при уходе от предмета разбирательства, делать замечание при ненадлежащем поведении, и судьи этими правами весьма активно пользуются. Не пренебрегают они и своим правом на обращение в адвокатскую палату для инициирования привлечения адвоката к дисциплинарной ответственности за недостаточно уважительное, по их мнению, поведение в судебном заседании.

Представляется очевидным взаимоисключающий характер подобных законодательных инициатив по отношению к самой идее профессионального судебного представительства. В самом деле, зачем нужен профессиональный представитель, если сначала не давать ему возможность свободно высказать в судебном заседании позицию и доводы в ее поддержку, а потом не объяснять в решении по делу результаты оценки этих позиций и доводов? Трудно не увидеть между строк этих инициатив проявление со стороны судейского корпуса недоверия и неуважения к своим коллегам – профессиональным участникам судопроизводства, и желание оградить себя от любых попыток влияния (подчеркну – абсолютно законного!) на внутреннее судейское убеждение, лежащее в основе решения по делу.

Очевидной представляется и несовместимость инициативы по лишению слова участников процесса и существенному ограничению их права на свободное изложение своей позиции с фундаментальными принципами устности и непосредственности состязательного судебного разбирательства. Реализация этих принципов предполагает, помимо прочего, значительную долю экспромта в судебном заседании, и прежде всего – в устных выступлениях участников. Ведь в устном состязательном процессе невозможно заранее подготовить письменную позицию на все возможные доводы и обстоятельства, которые будут высказаны и установлены в ходе изложения позиций и исследования доказательств. От экспромта же, как известно, нельзя ожидать и требовать столь же идеальной отточенности формулировок, как от заранее подготовленного документа. Эта специфика экспромта не снижает его ценности и не исключает его абсолютной необходимости для обеспечения справедливого судебного разбирательства. Но, безусловно, дает повод (иногда реальный, чаще – надуманный) для раздражения и неудовольствия председательствующего судьи тем, что и как говорит участник процесса. Особенно если судья уже все для себя решил и вовсе не готов, прислушавшись к доводам сторон, ломать или менять сложившуюся у него в голове конструкцию решения. Вот тут-то и могут пригодиться новые ограничительно-запретительные полномочия, если они появятся в законе.

Вопреки всем протестам, законопроект, содержащий эти опасные инициативы, с легкостью необычайной преодолел первое чтение в Государственной Думе и активно готовится ко второму. В качестве «утешительного приза» протестующей адвокатской, научной и правозащитной общественности обещана разработка неких «четких критериев», которыми якобы должен будет руководствоваться председательствующий судья, принимая решение о лишении слова участника процесса или ограничивая длительность его выступления. Что же могут представлять собой эти «четкие критерии»? В них будет предусмотрено, что перед лишением слова должно быть сделано сначала первое замечание, а потом последнее предупреждение? А минимальный промежуток времени между одним, другим и третьим тоже будет установлен? Или будут перечислены слова, произнесение которых влечет лишение слова с первого раза, со второго, с третьего? Установлен предел громкости речи? А предел ее эмоциональности? А пределы ограничения длительности выступления и критерии их выбора?

Главная же опасность этих нововведений видится в том, что они в случае принятия существенно поспособствуют уничтожению последних признаков судоговорения уже не как искусства даже, а как единственного инструмента живого диалога между сторонами разбирательства и судом. Диалога, который и есть основа состязательного процесса. В чем же тогда будет заключаться декларируемое авторами и лоббистами законопроекта повышение эффективности правосудия? И неужели судьи настолько беспомощны, что без новых репрессивно-упрощенческих инициатив они уже не справляются с реализацией своих, и без того весьма широких, полномочий председательствующих в процессе? Неужели мал нынешний арсенал возможностей по воспрепятствованию судоговорению: «не повторяйтесь», «мы это читали», «излагайте только дополнения», «говорите короче» etc. etc.?

Не хочется вновь повторять банальности про то, что облегчение тяжелого судейского труда не должно быть самоцелью и не может достигаться за счет снижения гарантий справедливого судебного разбирательства. И про то, что неплохо бы законодателям, ни от чего не зарекаясь, примерять на себя последствия внедрения подобных инициатив.

Вместо повторения очевидного лучше обратиться к истокам – нетленному наследию классиков профессии. Мысли основателя российской судебной этики и блистательного судебного деятеля А.Ф. Кони, высказанные более ста лет назад, нисколько не утратили актуальности и для участников нынешних судебных процессов: «Слово – одно из величайших орудий человека. Бессильное само по себе, оно становится могучим и неотразимым, сказанное умело, искренне и вовремя. Оно способно увлекать за собою самого говорящего и ослеплять его и окружающих своим блеском. Поэтому нравственный долг судебного оратора – обращаться осторожно и умеренно с этим оружием и делать свое слово лишь слугою глубокого убеждения, не поддаваясь соблазну красивой формы или видимой логичности своих построений и не заботясь о способах увлечь кого-либо своей речью. Он должен не забывать совета Фауста Вагнеру: “Говори с убеждением, слова и влияние на слушателей придут сами собой”»[2].

А вот эти наказы А.Ф. Кони судьям как будто прямо адресованы инициаторам обсуждаемого законопроекта: «Современный процесс ставит судью лицом к лицу с живым человеком. Гласность и устность внесли в судебное производство начало непосредственного восприятия материала для суждения. Они расшевелили и разметали по сторонам тот ворох бумаг, докладов, протоколов, проектов, резолюций и т.п., под которым был прежде погребен живой человек, становившийся лишь номером дела. …Отсюда возник новый элемент судейской деятельности – поведение судьи по отношению к людям, с которыми он призван иметь дело. Это …систематический и последовательный ряд деяний, связанных между собой одним и тем же побуждением и одной и той же целью. … Сюда … относятся … уважение к законной свободе слова и к дару слова, не допускающее ни употребления этого слова на служение безнравственным теориям, ни стеснения его ненужными прерываниями и остановками, по большей части свидетельствующими лишь о начальственной бездарности и способности к трепету. Сюда же относится … воспитание судьей своей воли, “уменье властвовать собой” и стремление следовать совету нашего великого поэта, сказавшего “блажен, кто словом твердо правит – и держит мысль на привязи свою”…».[3]

Вот, кажется, и все действительно четкие и действительно нужные для правильного решения обсуждаемой проблемы критерии и рамки. Какие же еще нужно вырабатывать и для чего? Ведь «все разнообразные случаи судебной и судебно-бытовой жизни предусмотреть и предустановить заранее невозможно»[4], а поощрять судейский произвол в ущерб свободе слова и состязательности процесса недопустимо.



[1] Соловьёв С. Судоговорение как искусство // https://www.advgazeta.ru/mneniya/sudogovorenie-kak-iskusstvo/


[2] Кони А.Ф. Нравственные начала в уголовном процессе (Общие черты судебной этики). Цит. по: Кони. Закон и справедливость. М.: ЭКСМО, 2013. С. 28.


[3] Там же, с. 25.


[4] Там же, с. 24.
Поделиться