Должен ли адвокат быть объективным и беспристрастным?

О закономерном разрешении необычного дела

На первом в Новом году заседании Совет АП Костромской области рассмотрел необычное дисциплинарное дело в отношении адвоката Ч.

Еще до поступления в адвокатуру у адвоката Ч. случился серьезный конфликт с гражданином К., бывшим супругом его нынешней жены.

Повздорили мужчины несколько лет назад крепко. Их конфликт теперь разбирает суд. Гражданин К. – потерпевший, Ч., теперь уже адвокат, – обвиняемый по ч. 1 ст. 111 УК РФ.

Когда это дело активно рассматривалось судом (разбирательство продолжается почти год, но приговора еще нет), адвокат Ч. заключил соглашение с гражданкой Т. на представление ее интересов в уголовном деле по ч. 1 ст. 143 УК РФ. Гражданка Т. в этом деле – потерпевшая, ей причинена тяжкая травма на производстве. А обвиняемым (теперь уже подсудимым) по делу является работодатель гражданки Т., уже знакомый нам гражданин К.

Гражданин К., будучи до предела возмущенным тем, что адвокат Ч. посмел выступать против него, быть на стороне обвинения – представителем потерпевшей, и считая, что это невиданное нарушение законодательства об адвокатуре и Кодекса профессиональной этики адвоката, обратился в Управление Минюста России по Костромской области с жалобой на адвоката Ч., попросив внести в Адвокатскую палату представление о лишении его статуса адвоката.

Управление обратилось в Адвокатскую палату с представлением о возбуждении дисциплинарного производства.

По мнению Управления, заключение адвокатом Ч. соглашения с гражданкой Т. свидетельствует о неуважении адвокатом прав своего процессуального противника, о действиях, в том числе, «в своих безнравственных интересах и в целях собственной выгоды», что неизбежно подрывает авторитет адвоката и адвокатуры в целом.

Таким образом, Квалификационной комиссии и Совету необходимо было определиться с тем, имелись ли какие-либо этические препятствия для заключения адвокатом Ч. соглашения с гражданкой Т. и должен ли был адвокат Ч. уклониться от этого соглашения, поскольку его исполнение неизбежно связано с причинением, скажем так, неудобств гражданину К.

Ни Квалификационная комиссия, ни Совет таких этических препятствий не усмотрели.

В заключении Квалификационной комиссии отмечено, что Управлением не представлено каких-либо доказательств, свидетельствующих о том, что у адвоката Ч. имеется самостоятельный интерес, отличный от интереса его доверителя Т., по предмету заключенного с ней соглашения.

Статус гражданина Ч. в качестве подсудимого по уголовному делу не влияет на его статус адвоката, поскольку Закон об адвокатуре не налагает на адвоката, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, каких-либо ограничений или специальных требований, которые необходимо соблюдать или исполнять.

В случае, если уголовное преследование адвоката по обвинению в совершении им умышленного преступления закончится обвинительным приговором, то по вступлении такого приговора в законную силу статус адвоката подлежит прекращению (подп. 4 п. 1 ст. 17 Закона об адвокатуре), а соответствующее лицо может быть допущено к квалификационному экзамену на присвоение ему статуса адвоката лишь после снятия или погашения судимости (подп. 2 п. 2 ст. 9 Закона об адвокатуре).

Квалификационная комиссия сочла ошибочным мнение Управления о том, что уголовное преследование адвоката Ч. в интересах К. само по себе ограничивает свободу адвоката Ч. в выборе доверителей, запрещая ему заключать соглашение с лицами, заинтересованными в привлечении к уголовной и иной юридической ответственности гражданина К.

Квалификационная комиссия отметила, что доводы Управления о том, что самостоятельный интерес адвоката Ч. по уголовному делу в отношении К. состоит в получении компрометирующей или иной информации в отношении К. в целях использования ее при рассмотрении в суде уголовного дела в отношении самого Ч., являются предположениями и ни на каких доказательствах не основаны.

Между тем, исходя из презумпции добросовестности адвоката, дисциплинарное обвинение не может быть основано на предположениях.

Кроме того, в соответствии с п. 21 ч. 4 ст. 47 УПК РФ обвиняемый вправе защищаться любыми средствами и способами, не запрещенными этим Кодексом.

И гражданин К., в связи с обращением которого Управлением внесено представление, и адвокат Ч., в отношении которого оно внесено, являются одновременно обвиняемыми (подсудимыми), а также соответственно потерпевшим и представителем потерпевшего по двум разным уголовным делам.

Из материалов дисциплинарного производства усматривается, что гражданин К. активно пользуется своим правом на обращение в органы государственной власти и негосударственные организации в целях привлечения адвоката Ч. к юридической ответственности. Это его право никто не подвергает сомнению.

Однако точно такое же право принадлежит и адвокату Ч. в отношении гражданина К. Поэтому предположительно возможное, по мнению Управления, использование Ч. против К. сведений, которые Ч. может получить при осуществлении своей профессиональной адвокатской деятельности, представляя интересы Т., не нарушает ни УПК РФ, ни Закон об адвокатуре, ни Кодекс профессиональной этики адвоката.

В связи с этим вменяемое адвокату Ч. нарушение п. 2 ст. 8 Кодекса профессиональной этики адвоката, выражающееся в неуважении им прав других лиц, процессуальных оппонентов, не имеет под собой каких-либо оснований.

Квалификационная комиссия также отметила, что содержащиеся в абз. 2 подп. 2 п. 4 ст. 6 Закона об адвокатуре и п. 1 ст. 9 Кодекса профессиональной этики адвоката правила адвокатской профессии, нарушение которых вменяется адвокату Ч. в представлении Управления, направлены на охрану прав доверителя адвоката, а не процессуальных оппонентов доверителя.

В заседании Квалификационной комиссии начальник Управления пояснила: у Управления нет сомнений в том, что адвокат Ч. представляет и будет представлять интересы Т. исключительно добросовестно. Но при этом она считала, что предполагаемый очевидный, с ее точки зрения, мотив такой добросовестности – личная заинтересованность адвоката Ч. в создании проблем К. – является безнравственным и свидетельствует об оказании адвокатом Ч. юридической помощи Т. из соображений собственной выгоды.

Между тем, как указала Квалификационная комиссия, совпадение состоящего в уголовном преследовании третьего лица личного интереса адвоката с таким же личным интересом его доверителя не является безнравственным, если адвокат действует не вопреки, а целиком в соответствии с действительным законным интересом своего доверителя.

То, что правовой эффект от оказания юридической помощи в такой ситуации может оказаться не только выгодным доверителю, но и по каким-либо причинам ценным лично для адвоката, не свидетельствует о нарушении адвокатом правил профессии, поскольку права и законные интересы доверителя при таких обстоятельствах не нарушаются.

Управление Минюста России по Костромской области с выводами Квалификационной комиссии не согласилось и направило в Совет свои возражения, в которых указало, что в силу принципа независимости адвоката он обязан быть объективным и беспристрастным при оказании юридической помощи. А адвокат Ч., по мнению Управления, не сможет быть объективным и беспристрастным при оказании юридической помощи доверительнице Т., поскольку он, очевидно, лично заинтересован в привлечении гражданина К. к уголовной ответственности.

Совет с доводами Управления не согласился и в своем решении указал, что адвокат как защитник или представитель своего доверителя является крайне пристрастным, а потому необъективным участником судопроизводства, таким же пристрастным, как и потерпевший, и государственный обвинитель. Адвокат всеми не запрещенными законом средствами должен защищать, отстаивать права и законные интересы своего доверителя (подп. 1 п. 1 ст. 7 Закона об адвокатуре, п. 1 ст. 8 Кодекса профессиональной этики адвоката) и не только не обязан, но и не вправе заботиться о каких-либо интересах его процессуального оппонента.

Адвокат в своем процессуальном поведении в рамках, предписанных законом, целиком подчинен воле своего доверителя, не вправе действовать вопреки этой воле (подп. 3 п. 4 ст. 6 Закона об адвокатуре, подп. 1 и 2 п. 1 ст. 9 Кодекса профессиональной этики адвоката), а потому не может иметь в деле не вообще собственного интереса, а лишь собственного интереса, отличного от интереса своего доверителя.

Совпадение личного интереса адвоката с интересами своего доверителя (например, их общая, одинаковая у каждого заинтересованность в том, чтобы выиграть дело) не создает никаких препятствий для оказания адвокатом юридической помощи своему доверителю.

Предъявление к адвокату таких же этических требований, соблюдение которых характерно исключительно для судьи, в частности, требований об объективности и беспристрастности, основано на ошибочном понимании как процессуального положения в судопроизводстве адвоката в качестве защитника или представителя стороны по делу, так и этических основ адвокатской профессии.

Совет палаты также поддержал позицию Квалификационной комиссии о недопустимости использования полномочий надлежащего заявителя в дисциплинарном производстве (в данном деле – полномочий Управления по внесению представления) с целью обеспечения процессуальному оппоненту доверителя адвоката, не являющемуся надлежащим заявителем (в данном деле – гражданина К.), не основанной на законе возможности вмешаться в право доверителя исключительно самостоятельно, только по своему собственному усмотрению выбирать себе адвоката в качестве защитника или представителя.

Поскольку доверитель адвоката Ч. гражданка Т. недоверия своему адвокату не выражала и жалоб на него не подавала, постольку оснований для привлечения адвоката Ч. к дисциплинарной ответственности за факт оказания им гражданке Т. юридической помощи на основании правомерно заключенного с нею соглашения не имеется.

Дисциплинарное производство в отношении адвоката Ч. было прекращено единогласным решением Совета палаты.