Материалы дискуссии
6 февраля 2018 г.
Особый статус
Российские адвокаты вправе открыто критиковать судебную систему при условии соблюдения норм закона и правил профессиональной этики
23 января 2017 г.
В пользу «адвокатской монополии»
О различии ответственности юристов и адвокатов за недобросовестную рекламу
3 февраля 2016 г.
Нуждается в комментариях
О Разъяснении Комиссии ФПА РФ по этике и стандартам по вопросам применения п. 1 ст. 17 КПЭА
Об адвокатской этике
Вопросы адвокатской этики обсуждаются регулярно и на разных площадках, однако практически все согласны, что необходимо формирование общих подходов к пониманию принципов и норм адвокатской этики, применению положений Кодекса о дисциплинарной ответственности адвокатов в случае нарушений этических норм.
Приоритет интересов доверителя
27 декабря 2018 г.
О пределах критики адвокатами друг друга в суде
На декабрьском заседании Совета АП Костромской области было повторно рассмотрено и единогласно прекращено дисциплинарное производство в отношении адвоката Ш.
Как я ранее уже сообщал «АГ», за исходом этого дисциплинарного дела пристально наблюдало областное адвокатское сообщество. Жаркие дебаты были и в заседаниях Квалификационной комиссии и Совета палаты, мы с коллегами совещались по нескольку часов, прежде чем огласить свои решения. По этому делу впервые в истории дисциплинарной практики палаты Совет при первом рассмотрении дела не согласился с Квалифкомиссией и возвратил ей дело на новое разбирательство. Но в конце концов дисциплинарные органы палаты пришли к единодушному решению о прекращении дисциплинарного производства.
Из-за чего разгорелся сыр-бор?
Л.В., обвиняемую и приговором суда осужденную по ч. 5 ст. 33, ч. 3 ст. 285 УК РФ, защищал по соглашению на следствии и в суде первой инстанции вплоть до стадии апелляционного обжалования приговора адвокат Х., числящийся в ярославском реестре, но проживающий и практикующий в Костроме.
Поданная адвокатом Х. апелляционная жалоба на приговор была краткой, он не оспаривал выводов суда ни о виновности Л.В., ни о правильности квалификации, ни в части конфискации имущества, но считал приговор несправедливым и просил снизить наказание до двух лет лишения свободы условно.
Примерно за месяц до заседания суда апелляционной инстанции Л.В. решила поменять адвоката и заключила соглашение с адвокатом Ш., которая защищала Л.В. в апелляции и заявила большое количество доводов в пользу своей подзащитной, оспаривая как виновность вообще, так и правильность квалификации, а также незаконность конфискации имущества. Одним из центральных доводов был довод о нарушении права Л.В. на защиту.
Примерно за месяц до заседания суда апелляционной инстанции Л.В. решила поменять адвоката и заключила соглашение с адвокатом Ш., которая защищала Л.В. в апелляции и заявила большое количество доводов в пользу своей подзащитной, оспаривая как виновность вообще, так и правильность квалификации, а также незаконность конфискации имущества. Одним из центральных доводов был довод о нарушении права Л.В. на защиту.
Апелляционный суд рассматривал уголовное дело в четырех заседаниях, что, согласитесь, бывает, скажем так, нечасто.
Согласно апелляционному определению приговор суда был существенно изменен: с ч. 3 ст. 285 УК РФ судебная коллегия перешла на ч. 1 ст. 285 УК РФ, в связи с чем снизила размер наказания Л.В. до 1,5 лет условно, исключила из приговора взыскание с Л.В. и другого подсудимого С. в солидарном порядке в доход государства в счет конфискации денежных средств в сумме 4 178 000 руб.
В судебных заседаниях апелляционной инстанции адвокат Ш., полагая, что о фактах нарушения права на защиту, которые могут являться основанием для отмены приговора в апелляционном порядке, она умолчать не может, что называется, «врезала» адвокату Х. в своем выступлении в заседании судебной коллегии «по полной программе».
Адвокат Ш. в судебном заседании 3 мая 2018 г. сказала, что «исходя из положений п. 3, 4 ч. 3 ст. 6 Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре» адвокат не может занимать по делу позицию вопреки воле доверителя, за исключением случаев, когда он убежден в наличии самооговора доверителя, а также делать публичные заявления о доказанности вины доверителя, если тот ее отрицает.
Однако в нашем случае защитником в прениях фактически была поддержана выраженная в обвинительном заключении и в выступлении в суде государственного обвинителя версия органов, осуществляющих уголовное преследование, о виновности Л.В. в совершении преступления (здесь и далее жирным шрифтом выделены слова адвоката Ш., которые впоследствии оспаривал адвокат Х. – Н.Ж.), несмотря на то, что сама Л.В. в своих показаниях на следствии и в суде вину не признавала, что нашло выражение в состоявшемся по делу приговоре.
Указанная позиция действовать вопреки воле своего доверителя была поддержана адвокатом Х. и в его апелляционной жалобе, в которой он, начав за здравие и указав, что «с приговором суда Л.В. не согласна в полном объеме», потом занимает прямо противоположную позицию, указывая, что «Л.В. говорила о частичном признании вины», «предлагала возместить ущерб, причиненный преступлением», а также указывая на «совершение преступления в результате служебной зависимости», т.е. о наличии в ее действиях п. «е» ч. 1 ст. 61 УК РФ. <...>
Таким образом, адвокатом Х. как в суде первой инстанции, так и в апелляционной жалобе, фактически поддерживалась и обосновывалась позиция, выраженная в обвинительном заключении органов уголовного преследования и в приговоре суда, а не заявленная в судебном разбирательстве позиция его подзащитной и другого подсудимого.
Кроме того, судя по материалам уголовного дела, в том числе согласно протоколам судебных заседаний, фактический отказ адвоката Х. от осуществления защиты Л.В. и занятие им позиции, вопреки воле доверителя, проявился также и в том, что в ходе судебного разбирательства им не было заявлено ни одного ходатайства в интересах своей подзащитной и не задано участникам судебного заседания ни одного вопроса, который мог бы вывести на исследование фактических обстоятельств, о которых заявляла в своих показаниях Л.В. Он также почти всегда соглашался с оглашением показаний свидетелей обвинения на следствии, в то время как адвокат В.В. всегда возражал, считая, что нет существенных противоречий в показаниях допрошенных лиц».
Кроме того, судя по материалам уголовного дела, в том числе согласно протоколам судебных заседаний, фактический отказ адвоката Х. от осуществления защиты Л.В. и занятие им позиции, вопреки воле доверителя, проявился также и в том, что в ходе судебного разбирательства им не было заявлено ни одного ходатайства в интересах своей подзащитной и не задано участникам судебного заседания ни одного вопроса, который мог бы вывести на исследование фактических обстоятельств, о которых заявляла в своих показаниях Л.В. Он также почти всегда соглашался с оглашением показаний свидетелей обвинения на следствии, в то время как адвокат В.В. всегда возражал, считая, что нет существенных противоречий в показаниях допрошенных лиц».
Адвокат Ш. также упомянула, что «не обжаловал незаконность последующего продления ареста имущества Л.В. адвокат Х. и после предъявления ей нового обвинения, что свидетельствует о его «пассивной защите», которая привела к нарушению имущественных прав Л.В.».
В следующем судебном заседании, 10 мая 2018 г., с критикой на адвоката Ш. обрушился поддерживавший обвинение военный прокурор Костромского гарнизона, который заявил, что «нарушений права на защиту обвиняемой Л.В. допущено не было.
Несогласие адвоката Ш. с тактикой защиты, избранной адвокатом Х., не может быть признано нарушением УПК РФ. <...>
Считаю, что, публично критикуя деятельность адвоката Х. при оказании последним услуг по защите осужденной Л.В. в ходе уголовного судопроизводства, адвокат Ш. допускает нарушение профессиональной этики адвоката».
Но адвокат Ш. не перестала критиковать адвоката Х. и после того, как на его защиту встал прокурор. В этом же судебном заседании при обсуждении судом заявленных ходатайств она сказала, что неисследование в суде первой инстанции характеризующего Л.В. материала «привело к несправедливому назначению наказания, а также косвенно подтверждает мою позицию о том, что адвокат Х. осуществлял защиту Л.В. формально, тем самым нарушил ее право на защиту. <...>
В части, касающейся исследования протоколов судебных заседаний, я хочу пояснить, что из их исследования будет видно о ненадлежащем осуществлении адвокатом Х. защиты Л.В.».
Выступая в прениях в судебном заседании 21 мая 2018 г., адвокат Ш. вновь вспомнила грехи адвоката Х.: «адвокат Х., заняв по делу позицию, противоположную позиции доверителя, не выполнил возложенные на него обязанности и лишил Л.В. права на эффективную защиту, что является существенным нарушением уголовно-процессуального закона».
Ответила адвокат Ш. и прокурору: «Поскольку я как профессиональный защитник усматриваю в правовой позиции другого адвоката явные нарушения правовых норм по защите Л.В. в суде первой инстанции, то мой довод об этом не свидетельствует о нарушении мною этических норм адвоката».
Судебная коллегия по уголовным делам в своем апелляционном определении доводы адвоката Ш. оценила и указала, что они являются необоснованными и что право на защиту Л.В. адвокатом Х. нарушено не было. Адвокат Х. эти выводы судебной коллегии в дальнейшем положил в основу своей жалобы.
Как пояснил в заседании Совета палаты сам адвокат Х., он узнал о том, что адвокат Ш., по сути, резко отчитала его в судебных заседаниях, от поддерживавшего обвинение по делу прокурора.
После этого он познакомился с апелляционным определением и протоколами судебных заседаний и счел, что высказывания адвоката Ш. (которые выделены выше жирным шрифтом) свидетельствуют о проявленном к нему адвокатом Ш. неуважении и умаляют его профессиональные честь, достоинство и деловую репутацию, а потому подал на адвоката Ш. дисциплинарную жалобу.
Адвокат Х. полагал, что ни один адвокат не может говорить про другого адвоката в суде так, как говорила про него адвокат Ш.
Адвокат Ш., напротив, считала, что она выражала лишь свое профессиональное мнение по делу и что повод для этого дал сам адвокат Х.
«Я не понимаю, почему плохо защищать можно, а говорить о том, что плохо защищал, нельзя?» – недоумевала в заседании Квалифкомиссии адвокат Ш.
Мнения членов Квалификационной комиссии при ответе на этот вопрос при первоначальном рассмотрении дела разделились практически пополам. Шестью голосами против пяти Квалифкомиссия вынесла заключение о том, что адвокат Ш. допустила неуважительные высказывания в отношении адвоката Х., чем нарушила п. 1 и подп. 1 п. 2 ст. 15 Кодекса профессиональной этики адвоката.
Квалификационная комиссия отметила, что такой способ защиты подсудимого, как опорочивание перед судом последующим защитником защитника предшествующего, категорически недопустим для адвоката.
Поэтому Комиссия отвергла объяснения адвоката Ш. о том, что ею была использована «исключительная форма защиты» в виде указания суду на ошибки, допущенные предшествующим защитником.
По мнению Квалификационной комиссии, в случае когда последующий защитник обнаруживает вопиющие нарушения прав подзащитного, допущенные, по его мнению, предшествовавшим защитником, он вправе обратиться в соответствующую Квалификационную комиссию с жалобой на коллегу, если иной возможности исправить эти ошибки в интересах подзащитного не имеется.
Обращаясь же к суду, последующий защитник не вправе давать публичные негативные оценки качества профессиональной защитительной деятельности своего предшественника-адвоката, а может сообщать суду лишь сведения о фактах, свидетельствующих, по его мнению, о нарушении права подсудимого на защиту.
С таким заключением Комиссии не согласился Совет палаты, который семью голосами против двух возвратил дело в Комиссию на новое разбирательство, указав, что из выступлений сторон дисциплинарного производства в заседании Совета палаты следует, что ни одна из них не считает высказывания адвоката Ш. беспричинными, сделанными как «сами по себе». Поскольку оспариваемые адвокатом Х. высказывания адвоката Ш. касаются профессиональной деятельности самого адвоката Х. как защитника подсудимой Л.В. и, как очевидно для Совета, эта деятельность и явилась причиной названных высказываний, то настоящее дисциплинарное дело не может быть разрешено путем оценки поведения лишь одной стороны дисциплинарного спора – адвоката Ш. без какой-либо оценки поведения другой стороны спора – заявителя адвоката Х.
Подав жалобу в Квалификационную комиссию, адвокат Х. стал таким образом стороной в дисциплинарном деле, поэтому его поведение, охватываемое пределами его же жалобы, также должно быть оценено Квалификационной комиссией исходя из принципов состязательности и равноправия сторон дисциплинарного разбирательства. Необходимость такой оценки вытекает из самой состязательной природы дисциплинарного производства, и наличие у заявителя статуса адвоката и членства в иной адвокатской палате такой оценке не препятствует и не превращает заявителя в адвоката, в отношении которого ведется дисциплинарное производство.
При повторном разбирательстве дела Квалификационная комиссия по итогам четырехчасового заседания восемью голосами против одного вынесла заключение о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката Ш. Совет единогласно с заключением комиссии согласился.
Новые решения по делу основаны на правовых позициях ЕСПЧ, который указывал, что если высказывание является оценочным суждением, то вопрос пропорциональности вмешательства может зависеть от того, существует ли достаточная «фактическая база» («фактические обоснования») для обжалуемого высказывания, и, если нет, указанное оценочное суждение может оказаться чрезмерным. А при решении вопроса о привлечении адвоката к дисциплинарной ответственности, когда существует угроза оценки заявлений адвоката задним числом, необходимо избегать «замораживающего эффекта» в отношении исполнения адвокатом своих профессиональных обязанностей и защиты интересов доверителей в будущем.
Комиссия также сослалась на положения Общего кодекса правил для адвокатов стран Европейского сообщества, в которых отмечено, что, руководствуясь нормами законодательства и правилами профессиональной этики, адвокат всегда обязан действовать в интересах доверителя, которые для него превалируют перед его собственными и интересами коллег юристов.
У членов Квалификационной комиссии не было сомнений в том, что адвокат Ш., сообщая суду оспоренные адвокатом Х. суждения, выражала профессиональное мнение, а потому вопрос о дисциплинарной ответственности может встать лишь в том случае, если это мнение было неприличным.
Было ли мнение адвоката Ш. об адвокате Х. неприличным?
Адвокат Х. заявил, что неприличность он усматривает в упоминании его имени в суде в критическом контексте, а также в утвердительной форме критики со стороны адвоката Ш.
Комиссия с адвокатом Х. не согласилась.
При оценке свободы выражения адвокатом своего мнения Квалификационная комиссия, руководствуясь упомянутыми правовыми позициями ЕСПЧ, исходила из того, что оспариваемые адвокатом Х. высказывания адвоката Ш. могли бы быть признаны недобросовестными и выходящими за пределы свободы выражения мнения лишь при условии, если бы адвокатом Х. было доказано, что у адвоката Ш. не было вообще никаких «фактических обоснований» своего мнения об адвокате Х., т.е. если бы адвокат Ш. неодобрительно отзывалась об адвокате Х. в суде, что называется, «на пустом месте», беспричинно приписывая ему те профессиональные грехи, которых он не совершал.
Между тем материалы дисциплинарного дела с очевидностью свидетельствовали о том, что для мнения адвоката Ш. о нарушении адвокатом Х. в суде первой инстанции права на защиту подсудимой Л.В. имелось более чем достаточно, как называет это ЕСПЧ, «фактических обоснований». Адвокат Ш. в своих выступлениях в подтверждение заявленного ею довода о нарушении права Л.В. на защиту ссылалась исключительно на материалы уголовного дела и никаких общих характеристик личности Х. как человека и как адвоката не давала. Все слова, которые использовала адвокат Ш. в своей речи, являются либо общеупотребимыми, либо относятся к профессиональной юридической терминологии.
Выводы судебной коллегии по уголовным делам о том, что адвокат Х. не допустил нарушения права Л.В. на защиту, Квалифкомиссия сочла возможным не учитывать при вынесении заключения по двум причинам.
Во-первых, в то время, когда адвокат Ш. сообщала суду апелляционной инстанции свое мнение по уголовному делу, содержащее оспариваемые адвокатом Х. высказывания, апелляционного определения судебной коллегии по этому уголовному делу еще не существовало. А во-вторых, предметом разбирательства по настоящему дисциплинарному делу, как он был обозначен самим заявителем адвокатом Х., являлась не сама по себе правота или неправота выраженного адвокатом Ш. профессионального мнения, а лишь допустимость формы, в которой оно выражено.
Квалификационная комиссия отказалась от своей первоначальной позиции о том, что один адвокат может критиковать другого адвоката лишь в дисциплинарных процедурах, и сочла необходимым сформулировать некие общие правила критики одним адвокатом другого адвоката в суде.
Интересы доверителя имеют для адвоката приоритет перед собственными интересами и интересами коллег.
Вместе с тем – отмечено в заключении Комиссии – если адвокат оказывается перед выбором между необходимостью защитить интересы доверителя и необходимостью в интересах доверителя же и при наличии для этого «фактических обоснований» подвергнуть критике коллегу, неодобрительно или даже обидно высказавшись о нем в суде и задев тем самым его профессиональное самолюбие, адвокат может отдать приоритет интересам доверителя лишь в случае, когда критика коллеги является объективно единственной возможностью защитить интересы подзащитного в суде и когда фактическую основу для такой критики создал сам коллега.
При наличии иных способов защиты интересов доверителя адвокат обязан избегать действий, противоречащих интересам своего коллеги, в том числе избегать публичной критики его профессиональной деятельности.
Жертвуя интересами коллеги в интересах доверителя, адвокат обязан соблюдать пределы свободы выражения своего мнения, избегать оскорблений и иного неуважительного отношения к коллеге.
При объективной невозможности не задеть профессиональное самолюбие или не высказаться неодобрительно или обидно в адрес коллеги адвокат должен делать это насколько возможно тактично и щадяще.
Вместе с тем дисциплинарное преследование адвоката за «фактически обоснованную» беспощадность по отношению к коллеге создавало бы тот «замораживающий эффект» в отношении исполнения адвокатом своих профессиональных обязанностей и защиты интересов клиентов в будущем, от которого предостерегает ЕСПЧ.
Особый статус
6 февраля 2018 г.
Российские адвокаты вправе открыто критиковать судебную систему при условии соблюдения норм закона и правил профессиональной этики
Осуществление права свободно выражать свое мнение, установленное Конвенцией о защите прав человека и основных свобод, имеет определенные ограничения, необходимые в демократическом обществе в интересах «защиты репутации или прав других лиц, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».
Основные принципы, касающиеся роли юристов, принятые Конгрессом ООН по предупреждению преступности в 1990 г., устанавливают, в частности, что адвокаты имеют право на свободу выражения мнения, убеждений и собраний, но должны «в своих действиях всегда руководствоваться правом, признанными нормами и профессиональной этикой адвоката», а также при всех обстоятельствах сохранять честь и достоинство, присущие их профессии, как ответственные сотрудники в области отправления правосудия.
Высказывания лица, выступающего в профессиональном качестве, более значимы и весомы. Такие высказывания могут причинить гораздо больше вреда интересам правосудия, чем высказывания обывателя, поскольку исходят от лиц, которые являются специалистами в своей области и пользуются большим доверием в обществе, играя своеобразную роль посредников между ним и судебной властью. По этой причине лица, профессионально занимающиеся, в частности, юриспруденцией и журналистикой, несут повышенную ответственность за свои высказывания в силу особого статуса.
Свобода слова адвоката в отношении правосудия ограничивается публичными интересами обеспечения авторитета правосудия и доверия к судебной системе.
Таким образом, все профессиональные участники судопроизводства не могут пользоваться неограниченной свободой слова, так как их действия должны соотноситься с ценностями поддержания авторитета правосудия и доверия к судебной системе.
Адвокат обязан соблюдать нормы Кодекса профессиональной этики, которые устанавливают, что он должен проявлять уважение к суду и, возражая против действий судей, делать это в корректной форме и в соответствии с законом. При осуществлении профессиональной деятельности адвокат обязан «придерживаться манеры поведения и стиля одежды, соответствующих деловому общению».
При всех обстоятельствах адвокат «должен сохранять честь и достоинство, присущие его профессии», а поступок адвоката, который порочит его честь и достоинство, либо умаляет авторитет адвокатуры, должен стать предметом дисциплинарного разбирательства.
Что касается правовой оценки решений органов адвокатского самоуправления в отношении Виталия Буркина и Сергея Наумова, следует отметить, что судебное решение Ленинского районного суда Саранска Верховный Суд Республики Мордовия 23 января отменил. Убежден, что и по иску Виталия Буркина суд также согласится с решением Совета Адвокатской палаты Республики Башкортостан.
Некоторые авторы, высказывая удивление в отношении тяжести мер дисциплинарных взысканий, предельно кратко упоминают о сути проступков и последующем поведении Буркина и Наумова. Один якобы лишь покритиковал судебную систему, а другой явился в суд в бандане (в других публикациях – в шортах, поскольку не успел переодеться).
Считаю полезным напомнить сочувствующим о реальных «подвигах» бывших адвокатов.
Буркин в целом ряде публикаций в социальных сетях в грубой форме допускал неуважительные высказывания в отношении суда, распространял не соответствующие действительности порочащие суд выражения, умаляющие авторитет судебной власти, чем грубо нарушил нормы Кодекса профессиональной этики адвоката.
В частности, в статье о судебной системе «Как стать судьей?» он писал: «…Потому что первое правило этой системы звучит так – принимать только своих. А чтобы стать своим, надо обязательно быть замешанным ранее в каком-нибудь коррупционном деле, желательно, чтоб это было какое-то воровство, даже мелкое. Чтоб под страхом разоблачения будущий судья не побоялся исполнять любые приказы, кандидат должен быть беспринципным, в идеале даже подлым. Вот это и есть dress code для пропуска в “свет”».
Присутствуя на заседании Совета Адвокатской палаты Республики Башкортостан, Буркин, по оценке членов Совета, при рассмотрении его дисциплинарного дела «вел себя крайне агрессивно и вызывающе, в резкой и провокационной форме отрицая факт нарушения им правил профессиональной этики. Он не пожелал слушать членов Совета, которые пытались объяснить ему суть дисциплинарного проступка и ссылались при этом на принятые в адвокатуре правила и нормы. Более того, он отказался признать за членами Совета Адвокатской палаты Республики Башкортостан право на обсуждение его дисциплинарного проступка».
Наумов в мае явился в судебное заседание Верховного Суда Республики Мордовия в шортах, футболке, джинсовой жилетке и бандане. Судья предлагал Наумову предоставить время, чтобы он мог переодеться, однако Наумов отказался выполнить законные требования суда, и суд вынужден был отложить судебное заседание. В июле суд вынес частное определение в отношении защитника, явившегося на заседание в неподобающей одежде, указав, что «своим внешним видом [адвокат] нарушал порядок в судебном заседании, отказался выполнить требование председательствующего, в связи с чем продолжение судебного заседания ввиду поведения адвоката явилось невозможным и было отложено».
При рассмотрении его дисциплинарного дела Наумов не признал, что нарушал требование Кодекса профессиональной этики, заявил, что его внешний вид соответствовал стилю делового общения, порядок в судебном заседании он не нарушал, а бандану на голове считает «брендом» своего адвокатского кабинета. В последующем Наумов утверждал, что данное решение Совета Адвокатской палаты является показателем ее зависимости «от политической конъюнктуры и посягательством на независимость адвоката», что он «застраховал свою жизнь в размере 100 000 рублей, где выгодоприобретателями в случае его смерти будут библиотеки Пушкинка и Бахтинка». Все это, вместе с текстами его дополнительных исковых заявлений, свидетельствует о недопустимо низком уровне профессиональной квалификации Наумова и вызывает сомнения в его возможности полноценно осуществлять адвокатскую практику, на что Адвокатской палате следовало бы обратить внимание гораздо раньше.
В отношении лишения Виталия Буркина и Сергея Наумова статуса адвоката я не нахожу со стороны Адвокатских палат Республик Башкортостан и Мордовия каких-либо нарушений правил профессиональной этики адвоката, а также каких-либо нарушений процедуры применения самой суровой меры дисциплинарного взыскания – лишения адвокатского статуса.
Не думаю, что в мире найдется такая юрисдикция, где за проступки, подобные тем, которые совершили Виталий Буркин и Сергей Наумов, и за их последующее поведение в отношении органов адвокатского самоуправления были бы приняты иные – более мягкие – меры.
Дисциплинарная практика в российской адвокатуре, пожалуй, наиболее мягкая по сравнению с аналогичной практикой адвокатских сообществ других стран.
Например, в Германии такие дисциплинарные дела в отношении адвокатов расследует прокуратура, а разрешает суд, формируемый Министерством юстиции.
Международный кодекс этики, принятый Международной ассоциацией юристов, устанавливает следующее правило: «Юристы всегда должны поддерживать честь и достоинство своего профессионального сообщества. В ходе осуществления практики, равно как и в частной жизни, они должны воздерживаться от любого поведения, которое может вести к дискредитации профессионального сообщества, членами которого они являются».
Случаи лишения статуса адвоката за грубые нарушения правил профессиональной этики, подобные поведению Виталия Буркина в Башкортостане или Сергея Наумова в Мордовии, случались всегда и какого-либо их увеличения в последнее время не наблюдается. Даже наоборот. За самые разные нарушения норм профессиональной этики в дисциплинарном порядке адвокатского статуса лишились в 2015 г. всего 100 человек, а в 2016 г. – лишь 72 (0,1% от общей численности адвокатов).
В соответствии с Законом об адвокатуре в России жалобы на адвокатов рассматриваются квалификационными комиссиями, формируемыми в количестве 13 человек. В состав этих комиссий входят два судьи, по два представителя от территориального органа юстиции и законодательного органа субъекта РФ и семь адвокатов, избираемых высшим органом адвокатского самоуправления – общим собранием или конференцией адвокатов субъекта РФ. Меры дисциплинарного взыскания в отношении адвоката с учетом заключения квалификационной комиссии принимает тайным голосованием Совет адвокатской палаты субъекта РФ, который избирается в количестве до 15 человек высшим органом адвокатского самоуправления – общим собранием или конференцией адвокатов субъекта РФ.
В члены квалификационной комиссии и совета адвокатской палаты адвокаты избирают наиболее уважаемых и высококвалифицированных коллег, способных всесторонне оценить поведение адвоката, что при непредвзятом подходе позволяет уверенно презюмировать законность и обоснованность их решений.
Именно поэтому Кодекс профессиональной этики адвоката устанавливает, что «применение к адвокату мер дисциплинарной ответственности, включая прекращение статуса адвоката, является предметом исключительной компетенции Совета».
В пользу «адвокатской монополии»
23 января 2017 г.
О различии ответственности юристов и адвокатов за недобросовестную рекламу
На сегодняшний момент остро обсуждается вопрос о необходимости значительной корректировки института судебного представительства, когда защиту и представление интересов граждан и организаций в судах сможет осуществлять только лицо, имеющее адвокатский статус, подчиняющееся определенным нормам регулирования, в том числе и этическим.
Говоря об оказании юридической помощи, нельзя обойти стороной вопрос рекламирования своих профессиональных услуг адвокатами, юристами и юридическими компаниями.
Как известно, Федеральный закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» прямого запрета рекламы адвокатской деятельности не содержит, хотя считается, что рекламирование адвокатом своих услуг недопустимо и противоречит этическим нормам адвокатской профессии. Однако деятельность адвоката регулируется не только Законом об адвокатуре и Кодексом профессиональной этики адвоката, но и другими законами, в том числе и Законом о рекламе, который также прямо не запрещает рекламу юридических услуг или адвокатской деятельности.
В случае нарушения п. 1 ст. 9 КПЭА, которым адвокату запрещено оказывать юридическую помощь доверителю, руководствуясь соображениями собственной выгоды, безнравственными интересами или находясь под давлением извне, воздействовать на адвоката может не только квалификационная комиссия и Совет палаты, но и коллеги. Если же защитник не воспринимает доводы Совета палаты, исключительной мерой воздействия может стать прекращение статуса.
Однако если юрист (или юридическая компания) нарушит Закон о рекламе, его можно привлечь только к административной ответственности, а после оплаты штрафа ничто не препятствует ему возобновить рекламирование своих услуг, обходя принципы объективности и честности в целях привлечения граждан.
Остановимся на случае, произошедшем в г. Калининграде, когда юридическая фирма ООО «Доброе дело» некорректно рекламировала свои услуги, называясь крупным специалистом в области права и грубо нарушая Закон о рекламе. Через почтовые ящики распространялись рекламные листовки, которые уже в самом названии содержали ошибку. В частности, гражданину, получившему «Ценный сертификат», гарантировалось право на получение бесплатной консультации «лучших юристов города». Помимо прочего, реклама содержала фразы о «100%-ной гарантии положительного решения проблемы» и «100%-ной гарантии бесплатного достижения результата для клиента», которые были размещены на фоне государственного герба России и явно преследовали цели привлечения большого количества потенциальных доверителей. Но больше всего наших коллег возмутил текст: «Вы устали от пустых обещаний адвокатов?»
Коренное отличие адвокатского сообщества от юридического в том, что профессиональный адвокат никогда не позволит себе такие эпитеты, иначе ему придется нести дисциплинарную ответственность, что может привести к исключению из профессии.
Полагая, что данная реклама не является добросовестной, Совет АП Калининградской области принял решение об обращении в УФАС по Калининградской области с заявлением о проверке на наличие нарушений закона.
В ходе проверки нашего обращения УФАС по Калининградской области выявило, что даже организация печати данной рекламы начиналась с обмана. Директор рекламодателя сообщил о своей организации заведомо недостоверные сведения, указав ложное название организации, а также ИНН и ОГРН другого юридического лица. В итоге реклама была признана недобросовестной, лицу, ее размещавшему, выдано предписание об устранении нарушений, а также возбуждено дело об административном правонарушении.
Полагаю, что при введении «адвокатской монополии» аналогичная реклама попросту отсутствовала бы, и у потенциальных доверителей было бы больше шансов получить действительно квалифицированную юридическую помощь, а не пресловутый «бесплатный сыр».
Еще одним положительным моментом принятия «адвокатской монополии» может послужить и введение процедуры страхования риска ответственности адвоката. Цель страхования имущественной ответственности – защита доверителя от недобросовестной юридической помощи. Под страховые случаи могли бы подпадать и непреднамеренные ошибочные действия (бездействие) коллег, потеря документов и доказательств, разглашение каких-то конфиденциальных сведений. В настоящее время ряд страховых компаний предоставляют услуги по добровольному страхованию ответственности в данной сфере, но мало кто к ним прибегает.
Как показала практика литовской адвокатуры, весомым доводом о необходимости обеспечения исключительного права адвоката на судебное представительство послужило именно это обстоятельство. На вопрос: чем отличаются юристы от адвокатов, председатель Совета адвокатов Литвы Игнас Вегеле ответил, что адвокатура гарантирует исполнение принятых на себя обязательств тем, что эта деятельность застрахована.
Полагаем, что если обеспечить реальное исполнение ст. 19 Закона об адвокатуре о страховании риска ответственности адвоката, стоимость страховки была бы небольшой, но гарантия оказания качественной и защищенной от негативных последствий для доверителя юридической помощи могла бы послужить основополагающим фактором, который привел бы к тому, что в судах представлять интересы граждан и организаций стали бы исключительно адвокаты.
Нуждается в комментариях
3 февраля 2016 г.
О Разъяснении Комиссии ФПА РФ по этике и стандартам по вопросам применения п. 1 ст. 17 КПЭА
28 января 2016 г. Совет ФПА РФ утвердил Разъяснение Комиссии ФПА РФ по этике и стандартам по вопросам применения п. 1 ст. 17 КПЭА. Как прямо указано в тексте Разъяснения, с даты вступления в силу оно стало обязательным для всех адвокатских палат и адвокатов.
Итак, теперь адвокаты в своих информационных материалах вправе указывать сведения о наличии «положительного» профессионального опыта и информацию о профессиональной «специализации».
Но, к сожалению, сразу же возникает целый ряд вопросов. На мой взгляд, в документах подобного рода текст должен быть выверенным и четким, не допускающим различных толкований при применении и, соответственно, не требующим комментариев. Представляется, что вышеуказанное Разъяснение нуждается как в комментарии, так и во внесении уточняющих изменений и дополнений.
Думается, что авторами Разъяснения слова «положительный» и «специализация» не случайно взяты в кавычки. Во-первых, эти слова отсутствуют и в Федеральном законе об адвокатской деятельности и адвокатуре, и в Кодексе профессиональной этики адвоката. Во-вторых, на практике информационные материалы многих адвокатов такие понятия включают. Можно было бы и не обращать на это внимания, но дальше в материалах адвокатов, как правило, дается расшифровка этих слов. Нередко утверждение о наличии положительного профессионального опыта адвокаты сопровождают «выдающимися» цифрами процентов победного завершения судебных процессов, включая, например, 80% оправдательных приговоров (с подобными цифрами в интернете я лично сталкивался не раз). Даже если представить, что эти цифры соответствуют действительности, налицо очевидное нарушение требований ст. 17 КПЭА о недопустимости и оценочных характеристик адвоката, и заявлений, намеков, двусмысленностей, которые могут ввести в заблуждение потенциальных доверителей или вызвать у них безосновательные надежды. «Магия» цифр успешности адвоката в судах также может восприниматься как фактическое обещание положительного результата выполнения поручения. А это прямо запрещается п. 2 ст. 10 КПЭА.
Ничего не имею против специализации адвокатов. Более того, ее следует только приветствовать. Потенциальных доверителей как раз должно настораживать заявление адвоката, что он одинаково профессионально хорош по всем категориям любых судебных дел. Как говорил классик (правда, по другому поводу) «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Но если слова адвоката о специализации сопровождаются уточнениями, типа: «бывший сотрудник таких-то силовых структур», «работаю в контакте со следователями» и т.п., то такая «специализация» также очевидно нарушает требования ст. 17 КПЭА.
В Разъяснении использовано словосочетание «само по себе». В литературе такие словосочетания сопровождаются словом «но» либо используются в качестве синонима таких слов, как «отдельно», «особняком», «особо», «изолированно» и т.п. При чтении же Разъяснения складывается впечатление недосказанности. В результате обязательное Разъяснение может разными адвокатами пониматься и использоваться по-разному.
Для устранения возможных разночтений необходимо дополнить второй абзац Разъяснения следующим предложением: «Сведения о наличии «положительного» профессионального опыта и информация о профессиональной «специализации» не должны включать оценочных характеристик адвоката, заявлений, намеков, двусмысленностей, которые могут ввести в заблуждение потенциальных доверителей или вызвать у них безосновательные надежды».
В целом, хотелось бы положительно отметить сам факт разработки и принятия комментируемого Разъяснения. Вместе с тем никакие самые четкие и выверенные разъяснения не заменят статьи Кодекса профессиональной этики адвоката. К сожалению, статья 17 КПЭА пока остается декларацией. В СМИ нередко можно увидеть информацию, прямо нарушающую требования ст. 17 КПЭА, а адвокаты, размещающие такую «информацию», никакой ответственности за такое нарушение не несут. Обнаружение факта такой недопустимой рекламы должно являться основанием для возбуждения дисциплинарного производства и привлечения виновных к ответственности, включая использование таких нередко применяемых в других странах мер дисциплинарной ответственности, как приостановление на определенный срок статуса адвоката с испытательным сроком на несколько лет, а также обязательную сдачу квалификационной комиссии экзамена по профессиональной ответственности. Представляется, что на следующем Всероссийском съезде адвокатов весной 2017 г. должны быть рассмотрены и приняты соответствующие правки Кодекса профессиональной этики адвоката.
Вектор единого понимания этики
7 мая 2015 г.
О создании Комиссии ФПА РФ по этике и стандартам
22 апреля состоялся VII Всероссийский съезд адвокатов. Он стал значительным событием в жизни адвокатской корпорации, приняв ряд важных решений. Главное в том, что Съезд одобрил предложения Совета ФПА РФ по внесению поправок в Кодекс профессиональной этики адвоката, предусматривающих создание Комиссии ФПА РФ по этике и стандартам, а также по персональному составу этой Комиссии.
Как известно, доработка подготовленного в прошлом году Минюстом России при участии ФПА РФ законопроекта о поправках в Закон об адвокатской деятельности и адвокатуре, среди которых, в том числе, есть положения о Комиссии ФПА РФ по этике и стандартам, еще не закончена. И мы решили, не дожидаясь принятия изменений в Закон, реализовать эту идею Минюста путем внесения дополнений в Кодекс профессиональной этики адвоката.
Почему она так важна для нас?
Прежде всего потому, что сложившаяся за 12 лет действия Кодекса практика его применения в некоторых аспектах различается по регионам. Есть основания считать, что существует практика, условно говоря, московская, астраханская, казанская и т.д. Но, поскольку мы строим адвокатуру как единую корпорацию, необходимо на федеральном уровне задать вектор единого понимания адвокатской этики – сформировать общие подходы к толкованию принципов и норм Кодекса. Поэтому первая часть деятельности Комиссии по этике и стандартам заключается в том, чтобы обобщать дисциплинарную практику применения Кодекса и вырабатывать соответствующие рекомендации, утверждаемые Советом ФПА РФ.
Вторая часть ее деятельности касается стандартов адвокатской профессии. Во многих странах установлены стандарты, которыми должны руководствоваться адвокаты при оказании правовой помощи и в других ситуациях, связанных с профессиональной деятельностью. У нас эта идея достаточно давно обсуждалась, были предложения разработать такие стандарты и даже включить их в качестве третьего раздела в Кодекс профессиональной этики адвоката. Не исключаю, что когда-нибудь мы и к последнему предложению вернемся, но вначале нужно создать сами стандарты.
Сразу поясню, что есть сферы профессиональной деятельности, где стандарты могут быть унифицированными и достаточно жесткими, например ведение адвокатского делопроизводства либо адвокатского досье. А есть сферы, где регламентирование стандартов может носить только рамочный характер, например уголовная защита. Это область, где очень многое зависит от индивидуальных особенностей дела, поэтому применительно к ней мы сможем дать лишь общие рекомендации, то есть ввести гибкие стандарты.
Представляется, что в перспективе нарушение стандартов, ведущее к нарушению прав доверителя, – разумеется, при условии поступления жалобы и соблюдения процедуры дисциплинарного производства – будет рассматриваться как основание для привлечения к дисциплинарной ответственности.
Сейчас в Кодексе отсутствуют конкретные составы правонарушений – есть лишь общие принципы и нормы, исходя из которых квалификационная комиссия и совет палаты решают, являются те или иные действия дисциплинарным проступком или нет. Когда мы четко определим вектор единого понимания адвокатской этики, выработаем общие подходы к применению положений Кодекса о дисциплинарной ответственности, обобщим практику применения стандартов, то, возможно, выделим определенные нарушения стандартов, ведущие к нарушениям прав доверителей, в качестве конкретных составов дисциплинарных проступков.
А на первом заседании Комиссии, запланированном на 3 июня, будут поставлены вопросы об определении ближайших задач и стратегических направлений работы, о подготовке проекта Регламента, который должен быть утвержден Советом ФПА РФ, и о том, кто из членов Комиссии какую сферу деятельности хотел бы для себя выбрать.
Очень важно, что трое из 15 избранных Съездом членов Комиссии (ее председатель по должности – президент ФПА РФ) не являются адвокатами. То обстоятельство, что ст. 18.2 КПЭА предусматривает возможность избрания в Комиссию ФПА РФ по этике и стандартам до пяти человек без адвокатского статуса, – свидетельство нашей открытости и готовности сотрудничать с представителями разных групп общества, в том числе с учеными и предпринимателями. В составе Комиссии – ректор Московского государственного юридического университета им. О.Е. Кутафина (МГЮА), председатель Ассоциации юристов России Виктор Владимирович Блажеев, президент Некоммерческого партнерства «Объединение Корпоративных Юристов» Александра Константиновна Нестеренко, предприниматель из Вологодской области Сергей Николаевич Гаврилов.
Комиссии предстоит серьезная, плодотворная работа, и тот факт, что ее состав утверждается Съездом, подчеркивает ее особую значимость. Мы считаем, что формирование общих подходов к пониманию принципов и норм адвокатской этики, применению положений Кодекса о дисциплинарной ответственности и выработка стандартов адвокатской профессии послужат укреплению единства российской адвокатуры. Это необходимо для качественного развития адвокатской корпорации и создания на ее основе единой профессиональной самоуправляемой организации практикующих юристов всей страны.