Работаю не один, а в команде

– Максим Арсенович, из отчетов, которые размещены на сайте АПРО, следует, что ежегодно в Комиссию АПРО по защите профессиональных прав адвокатов поступает более 50 жалоб. Какие нарушения являются «традиционными», допускаются из года в год и остаются «незамеченными» нашей судебной системой?

– «Традиции» нашего региона в целом совпадают с общероссийскими. Вызовы адвокатов на допросы в связи с профессиональной деятельностью, обыски, прослушивание телефонных переговоров, недопуск к подзащитным, многочасовые очереди в следственные изоляторы, реже – применение насилия в отношении адвокатов и посягательство на их имущество.

Довольно часто приходится разбираться в ситуациях, связанных с «двойной защитой». Защитник по назначению нередко оказывается «между молотом и наковальней». Вступив в дело с отступлением от рекомендаций ФПА, рискует направлением в палату жалобы от своего подзащитного, а если устранится от участия в деле без достаточных оснований – сообщения из суда.

Самостоятельно разобраться и принять решение, как правильно поступить, адвокатам, особенно молодым, нередко бывает затруднительно. Мы анализируем каждую спорную ситуацию и даем письменные рекомендации. С заключением Комиссии адвокату проще разговаривать и с судьей, и с коллегой – защитником по соглашению. И, что немаловажно для коллег, если адвокат поступает в соответствии с нашими рекомендациями, он гарантированно застрахован от привлечения к дисциплинарной ответственности.

– С какими нарушениями профессиональных прав адвокатов региона вам и вашим коллегам пришлось столкнуться в последнее время?

– В прошлом году трое наших коллег были заключены под стражу по обвинению в вымогательстве в составе организованной группы. Они оказывали юридическую помощь одному известному на юге России концерну, который в определенный момент привлек к себе внимание столичных правоохранителей. Воздержусь от оценки существа уголовного дела, но скажу, что некоторые формулировки обвинения звучат, мягко говоря, не совсем корректно: в итоговом постановлении о привлечении в качестве обвиняемого речь идет об «адвокатском структурном подразделении организованной группы», к функциям членов которого «относились: представление интересов участников преступной группы в правоохранительных органах и судах, а также подача заявлений, обращений, ходатайств, обжалование действий/бездействий должностных лиц и процессуальных решений». По моему мнению, это новый качественный уровень во взаимоотношениях правоохранительных органов и адвокатуры. Сама по себе словесная конструкция «адвокатское структурное подразделение ОПГ» дискриминационна по отношению к профессии. А если заявление адвокатом ходатайств и жалоб признается составообразующим, очевидно, что такой подход допускает, а в ряде случаев и предполагает возможность привлечения адвоката к уголовной ответственности за осуществление профессиональной деятельности.

С этими вопросами мы обратились в Генеральную прокуратуру и Следственный комитет. Не питаю особых иллюзий по поводу перспектив их разрешения, но жизнь показывает, что в ряде случаев нас слышат. Ситуация с криминализацией адвокатской деятельности достаточно неординарная, очень хочется надеяться, что и в этот раз наш голос будет услышан. Ждем.

– В свое время вы критически отнеслись к информации о том, что в 26 субъектах РФ на протяжении 7 лет не было ни одного нарушения прав адвокатов. Как вы думаете, это вызвано отсутствием жалоб или недостаточной информированностью о деятельности комиссий по защите прав адвокатов в ряде регионов?

– Будем реалистами. Национальное правоприменение на сегодняшний день не только не исключает нарушение профессиональных прав адвокатов, напротив, оно их предполагает. Ситуация с соблюдением профессиональных прав и отношением к адвокатуре в регионах разнится, и это во многом зависит от того, насколько сами адвокаты и органы адвокатского самоуправления реагируют на допускаемые нарушения. Есть относительно благополучные регионы, но идеальных нет и быть не может.

– Отказы следственных органов в допуске адвокатов к участию в процессуальных действиях и в выдаче запрашиваемых документов – это до сих пор повторяющиеся, то есть системные нарушения? Можно ли их искоренить без изменения законодательства?

– Смотря что считать системой. Если исходить из того, что первый раз – случайность, второй – совпадение, а третий – закономерность, то да, эти нарушения носят системный характер. Но на самом деле, обращения, связанные с недопусками адвокатов к подзащитным, поступают не так часто. Как правило, мы решаем их в «ручном режиме». Иногда случаются «всплески», например, в дни массовых протестных акций. И тогда проблема не разрешается ни на каком уровне.

В адвокатском сообществе который год обсуждается вопрос о необходимости введения уголовной ответственности за воспрепятствование адвокатской деятельности. Поддерживаю эту инициативу двумя руками, необходимость давно назрела, но уповать на то, что после введения в Уголовный кодекс РФ соответствующего состава ситуация с соблюдением профессиональных прав адвокатов кардинально изменится, на мой взгляд, не стоит.

В законодательстве ряда государств постсоветского пространства закреплена ответственность за создание препятствий адвокатской деятельности. Знаю, что такие нормы есть в уголовном законодательстве Таджикистана, Казахстана, Украины. На одном из мероприятий мне довелось обсудить этот вопрос с коллегой из Казахстана, и выяснилось, что по факту воспрепятствования адвокатской деятельности за все время было возбуждено только одно уголовное дело. Не думаю, что в России практика будет революционно отличаться от казахстанской.

А вообще, если говорить о системных нарушениях профессиональных прав адвокатов в целом, лично у меня больше вопросов к правоприменителям, чем к законодателю. С законами, по большому счету, все в порядке, но, как и в стародавние времена, «суровость российских законов умаляется необязательностью их исполнения».

– Вы как-то отмечали, что УПК РФ не содержит нормы, предусматривающей судебную санкцию на допрос адвоката, хотя допрос по своей сути не имеет принципиальных отличий от таких следственных действий, как выемка, осмотр и обыск. Имело ли продолжение ваше предложение внести поправку в п. 5.2 ч. 2 ст. 29 УПК РФ, чтобы распространить необходимость судебного решения о производстве обыска, осмотра и выемки в отношении адвоката на все следственные действия в отношении адвоката?

– Да, в 2016 г. мы по инициативе Комиссии выходили с такой инициативой. Мы предлагали внести изменения не только в УПК РФ, но и в Федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности», поскольку наш профильный закон содержит общеобязательное правило о проведении следственных действий и оперативно-разыскных мероприятий в отношении адвоката только на основании судебного решения. Законодательное собрание Ростовской области нас в этом вопросе, к сожалению, не поддержало, а правом законодательной инициативы органы адвокатского самоуправления не обладают.

В апреле 2019 г. Конституционный Суд РФ выразил общеобязательную правовую позицию, согласно которой допросу адвоката в качестве свидетеля должна предшествовать судебная проверка (Определение КС РФ от 11 апреля 2019 г. № 863-О).

Думаю, в обозримом будущем в п. 5.2 ч. 2 ст. 29 УПК РФ будут внесены соответствующие дополнения.

Но я по-прежнему считаю, что поправки должны коснуться не отдельных, а всех без исключения следственных действий и оперативно-разыскных мероприятий в отношении адвоката, поскольку «пошаговое» включение сохраняет рассогласованность между Федеральным законом «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», Уголовно-процессуальным кодексом РФ и Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности».

– Вы отмечали, что не менее трети обращений в Комиссию связаны с вызовом адвокатов на допрос. Изменилась ли такая практика после того, как Конституционный Суд РФ выразил правовую позицию, в соответствии с которой допросу адвоката в качестве свидетеля должна предшествовать обязательная судебная проверка?

– Да, число обращений, связанных с вызовами адвокатов на допрос, несколько снизилось, но остается значительным. Следственные органы до сих пор зачастую игнорируют «новую» процедуру и продолжают вызывать адвокатов на допрос без судебного решения. Приходится напоминать им про позицию КС РФ.

Но и в тех случаях, когда следователи обращаются в суд, практика не единообразна. Стараюсь поддерживать контакты с коллегами из комиссий по защите профессиональных прав из разных субъектов, обсуждаем правоприменительную практику и по этому вопросу. Часто слышу, что во многих регионах сложилась устойчивая практика рассмотрения ходатайств следствия без вызова адвокатов в суд. Недавно от Сергея Краузе – председателя питерской Комиссии – узнал, что в Санкт-Петербурге в последнее время участились попытки вызовов адвокатов на допрос по такой схеме: следователь направляет в суд ходатайство, в котором «несколько искажает» факты. Суд отвечает ему, что адвокат, мол, не имеет личного иммунитета, а подлежащие выяснению обстоятельства ему известны не в связи с профессиональной деятельностью, соответственно, препятствий для допроса нет. После этого следователь начинает настойчиво предлагать адвокату явиться.

В этом плане нам удалось сформировать в Ростовской области иную судебную практику. В июне 2019 г., через два месяца после апрельского определения КС РФ, мы приобрели первый опыт – Ленинский районный суд г. Ростова-на-Дону рассмотрел ходатайство следователя и санкционировал допрос адвоката. Судебное заседание было проведено без вызова адвоката, и, соответственно, ходатайство рассмотрено без его участия. Мы обжаловали состоявшееся решение и указали в апелляционной жалобе, в числе иного, что вопрос о проведении допроса адвоката может и должен разрешаться на принципах состязательности, чтобы адвокат имел возможность довести до сведения суда свою позицию и предоставить подтверждения, в том числе документальные, в обоснование этой позиции. Ростовский областной суд нас поддержал, постановление отменил и направил материал на новое судебное разбирательство. При повторном рассмотрении, уже с нашим участием, суд отказал следственному органу в удовлетворении ходатайства и указал, что адвокатом оказывалась юридическая помощь обвиняемым, а потому в силу требований ст. 56 УПК РФ он не подлежит допросу в качестве свидетеля. Постановление вступило в законную силу.

– Расскажите, изменилась ли практика переписки адвоката со своим доверителем, находящимся под стражей, после вашей с коллегами жалобы в КС РФ? Ведь Суд, хотя и признал обжалованный закон конституционным, все же ограничил цензуру переписки подозреваемых и обвиняемых со своими защитниками.

– Побывать в здании на Сенатской площади и выступить в заседании Конституционного Суда РФ было очень волнительно. Мы были молоды, с горячими сердцами и не всегда холодными головами. Инициатором подачи этой жалобы был Игорь Плотников, мой близкий друг и коллега, его, к сожалению, нет с нами уже 8 лет. Игорь всегда был генератором идей, уверенно и напористо менял мир вокруг себя. Когда Конституционный Суд РФ нас поддержал, мы были очень воодушевлены: суд наложил общий запрет на цензуру переписки с адвокатом – перлюстрация корреспонденции стала возможной только в исключительных случаях, только по мотивированному решению компетентного лица, только в присутствии подозреваемого (обвиняемого) и с обязательным документированием результатов проведенного осмотра. Но если реально смотреть на вещи и оценивать значимость этого решения с высоты прошедших лет, существенных изменений в практике не последовало: в следственных изоляторах прямого подчинения ФСИН переписка в ходе свидания с защитником по-прежнему запрещается, как запрещен и обмен документами; в обычных СИЗО такая переписка, как правило, допускается, но и до решения КС РФ проблем с этим не было; почтовая переписка обвиняемого, содержащегося под стражей, с адвокатом – скорее, экзотика, нежели повседневная практика.

Основное значение Постановления от 29 ноября 2010 г. № 20-П – в другой плоскости. В этом решении Конституционный Суд РФ привел в единую многоуровневую систему нормативные правовые акты, регулирующие сферу юридической помощи, – как международные, так и внутренние, а также правоприменительную практику ЕСПЧ и высших национальных судов. Во всех последующих «адвокатских» решениях – и по обыскам, и по допросам – КС РФ к нему обращался. В определении по жалобам В.В. Зубкова и О.В. Крупочкина о предварительной судебной проверке обоснованности вызова адвоката на допрос, мы сегодня с вами о нем говорили, имеется ссылка на это постановление.

Вообще у нас с Игорем Плотниковым было порядка 30 обращений в Конституционный Суд РФ. Многие выстрелы, конечно, пришлись «в молоко», но есть и качественные результаты. Некоторые из решений уже неактуальны, поскольку «подтянулся» уголовно-процессуальный закон. Например, решения по вопросу аудиозаписи судебного заседания (Определение от 15 июля 2008 г. № 457-О-О) или по исчислению размера пособия при временном отстранении обвиняемого от должности (Определение от 17 января 2012 г. № 171-О-О). В 2016 г. я направлял жалобу в интересах В.Д. Лабусова, которому в связи с достижением 65-летнего возраста было отказано в рассмотрении его дела судом с участием коллегии присяжных заседателей. 16 марта 2017 г. Конституционный Суд РФ вынес Постановление № 7-П, которым признал неконституционными положения п. 1 ч. 3 ст. 31 УПК РФ в соответствующей части.

Есть решения, которые сохраняют актуальность по сей день: о возможности ознакомления с текстом записок присяжных заседателей (Определение от 23 июня 2009 г. № 883-О-О); по вопросу привлечения стороной защиты специалиста (Определение от 16 апреля 2009 г. № 559-О-О); по исчислению пятисуточного срока неявки защитника (Определение от 22 апреля 2010 г. № 461-О-О) и др.

Но самое наше «любимое» решение – это Определение Конституционного Суда РФ от 15 июля 2008 г. № 456-О-О. До этого момента не было определенности, как относиться к частным постановлениям, которые направлялись в палату с требованием о привлечении адвоката к дисциплинарной ответственности. Статьей 6 ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» установлено, что вступившие в законную силу постановления федеральных судов являются общеобязательными. То есть по букве закона получалось, что если суд усмотрел в действиях адвоката нарушение, то тот подлежал безусловному наказанию. Мы не согласились с такой постановкой вопроса и обжаловали спорную норму в КС РФ. По результатам рассмотрения жалобы Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что установление наличия либо отсутствия в действиях адвоката состава дисциплинарного проступка относится к исключительной компетенции органов адвокатского самоуправления, для которых частное постановление суда преюдициальной силы не имеет.

– А обращались ли вы в надгосударственные судебные инстанции? Как вы считаете, выход нашей страны из юрисдикции ЕСПЧ будет способствовать устранению очевидных нарушений законности отечественными судами, прежде всего КС и ВС РФ?

– Личный опыт обращения в ЕСПЧ у меня минимальный, но использовать правовые позиции Европейского суда в своей практике, конечно, доводилось. В том числе, и при обращении в Конституционный Суд РФ, который, к слову, охотно и вдумчиво использовал многие из них при обосновании своих решений.

Я уже давно не идеалист и понимаю, что любой суд, провозглашая свою самостоятельность и независимость, подвержен в той или иной мере политическому влиянию. И ЕСПЧ – не исключение. Но в подавляющей массе решения Европейского Суда по правам человека касаются «приземленных» правоприменительных ситуаций, и выписаны они глубоко, обоснованно, мотивированно и системно.

Решения ЕСПЧ сыграли немалую роль в отечественном законотворчестве и правоприменении. Под влиянием позиций ЕСПЧ в Федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности» были внесены изменения, запрещающие провокацию – побуждение в любой форме к противоправным действиям; постепенно власти стали наводить порядок в следственных изоляторах, расселять переполненные камеры; из судов исчезли «клетки» – в этом, как и во многом другом, также немалая заслуга Европейского Суда. И в постановлениях по нашим жалобам, о которых мы говорили, Конституционный Суд РФ опирался на прецедентную практику ЕСПЧ.

Сейчас активно обсуждается вопрос о создании нового наднационального суда по защите прав человека. Кто войдет в состав суда и как будет строиться его работа, пока не ясно. Поживем – увидим.

– Работа в Комиссии наверняка занимает немало времени. Позволяет ли она вам заниматься собственно адвокатской практикой, можете ли рассказать о каких-то интересных делах за последние годы?

– Конечно, работа в Комиссии, как и любая другая работа, требует времени. Но я работаю не один, а в команде. Мне повезло – удалось собрать единомышленников, профессиональных и эффективных, с «адвокатским духом». Вознаграждение за работу в Комиссии носит, скорее, символический характер. До недавнего времени ребята работали вообще без вознаграждения, и никто об этом даже не помышлял, но президент нашей палаты настоял на том, чтобы мы за работу в Комиссии получали обязательную компенсацию.

Если сопоставлять работу в Комиссии и адвокатскую практику, без раздумий ощущаю себя, прежде всего, адвокатом. Так получилось, что из пяти уголовных дел, которыми сейчас занимаюсь, два в Москве и одно в Калуге. Принимал поручения давно, тогда расстояния казались условными. Сейчас сложнее, ростовский аэропорт закрыт, и каждая командировка – целый квест. А безболезненно для доверителей выйти из дел не получается. Но справляюсь.

Если говорить об интересном, самые интересные дела – с присяжными. Участвовал в первом в Ростовской области рассмотрении районным судом уголовного дела с участием присяжных заседателей. Приобрел двойной опыт – необычно было видеть на скамье присяжных всего шесть человек, плюс – выступал в этом деле на стороне обвинения, представлял интересы потерпевшего. Удалось добиться обвинительного вердикта, вердикт «пограничный», с распределением 4/2. Все в этом деле было непривычно, по итогу – очень смешанные чувства. В ближайшей перспективе одно из моих московских дел «зайдет» в Мосгорсуд, после Нового года начнем формировать коллегию присяжных.

Из того, что грело адвокатскую душу, – оправдательный приговор по ч. 3 ст. 171.2 УК РФ всем четверым «участникам организованной группы» в Ломоносовском районном суде г. Архангельска в ноябре 2021 г. Дело рассматривалось судьей единолично. Апелляция оставила приговор без изменения, однако Третий КСОЮ отменил состоявшиеся судебные решения и направил дело на новое разбирательство в суд первой инстанции. Расстроен, конечно. Но что поделаешь, пойдем на «второй круг». Будем работать.

Беседовал Константин Катанян, обозреватель «АГ»