Работать в КС РФ стало намного интереснее

– Гадис Абдуллаевич, вы были избраны судьей Конституционного Суда РФ в 1991 г. В первом составе Суда вы были самым молодым, а сейчас – один из самых опытных судей. Что значат для вас эти 32 года?

– Эти годы пролетели как один миг. Кажется, что меня избрали только вчера, таково субъективное ощущение. И это был очень приятный миг, хотя с самого начала деятельности Конституционного Суда РФ возникали сомнения, как долго просуществует этот орган. В начале девяностых годов казалось, что орган, созданный для того, чтобы покончить с КПСС, окажется ненужным и невыгодным для власти после разгона компартии, и от него постараются быстро избавиться.

Но что-то пошло не так. И компартию не разогнали, и Конституционный Суд РФ существует до сегодняшнего дня.

– Как изменялся КС РФ за это время? Когда было работать сложнее, когда проще, а когда интереснее всего?

– По моим субъективным оценкам, каждые 4–5 лет КС РФ становился другим, причем изменялся очень сильно. Мы опробовали несколько разных моделей, изменился функционал КС РФ, правильнее было бы даже сказать, что у нас за 30 лет было несколько конституционных судов. Изменялся и численный состав суда. Первый списочный состав – 15 человек – никогда не был укомплектован полностью (было 13 судей. – Прим. ред.), при существовавшем тогда политическом раскладе народным депутатам не удалось найти компромисс и избрать всех судей. К тому же президент России Борис Ельцин несколько раз представлял одни и те же заведомо непроходные кандидатуры, такие как Сергей Шахрай, Михаил Митюков, Михаил Федотов. Например, каждый раз, когда депутат от КПРФ задавала Федотову вопрос, сколько раз он был женат, тот отвечал с юмором: «Это является свидетельством моей честности и принципиальности». Его так и не избрали. Потом судей стало 19, а сейчас 11.

Что касается облика суда, то не успевали привыкнуть к его изменениям не только мы, но и судьи Верховного Суда РФ. Если раньше поступала жалоба на норму, которая сама по себе не противоречит Конституции РФ, но в одном регионе ее понимают так, в другом – иначе, мы прибегали к социологическому подходу, вычисляя, как много таких отклоняющихся от правильного понимания решений. Если их было много, мы говорили, что существует девиация в виде практики применения нормы, следовательно, норма соответствует Конституции РФ, но только при условии ее конституционно-правового истолкования.

Потом мы вдруг обнаружили, что достаточно одного решения ВС РФ, как на его основе складывается практика. Это произошло еще во времена ВАС РФ, потому что его председатель – Антон Иванов увлекался прецедентно-ориентированной системой. И тогда мы решили, что вовсе не обязаны ждать, пока появится какое-то социологическое множество. И стали рассматривать одно, но ориентирующее нижестоящие суды решение, полагая, что оно создает новую норму. И если мы видели, что она не соответствует Конституции РФ, то объявляли ее неконституционной с учетом сложившейся практики.

Дальше – больше. В 2020 г. произошло еще одно заметное изменение статуса КС РФ. И теперь нам вообще не требуется какое-то социологическое множество. Нам достаточно, чтобы один из судей ВС РФ принял единоличное решение (например, допускать ли жалобу в коллегию судей) и, как часто бывает, отказал заявителю. Этого отказа хватает, чтобы КС РФ получил возможность высказаться по поводу всего дела. То есть одно ошибочное решение ВС РФ позволяет нам объявить примененную норму неконституционной. Таким образом, мы стали похожи на КС ФРГ, который имеет право пересматривать и объявлять неконституционными конкретные решения, даже если Верховный Суд РФ не стал вмешиваться и оставил в силе решения нижестоящих судов.

Благодаря таким изменениям запросов в КС РФ стало очень много, они стали на редкость интересными. Даже трудно сравнить ту тематику, которая доминировала в 90-е гг. XX в., с нынешней. К тому же очень изменилось законодательство, оно стало глубже и сложнее, достаточно вспомнить сильно раздавшийся в объеме, очень «тяжелый» Закон о банкротстве, Градостроительный и Земельный кодексы, КоАП РФ.

А самое главное, качественно изменился адвокатский корпус. Адвокаты – представители в КС РФ стали намного более грамотными, талантливыми, порой даже более сильными и лучше образованными юристами, чем сами судьи. И мы иногда получаем и вынуждены рассматривать очень замысловатые проблемы, связанные, например, с банкротством, с уголовным процессом. Так что работать в КС РФ всегда было интересно, но сейчас стало намного интереснее, хотя и намного тяжелее.

– Можете ли вы назвать самые важные, на ваш взгляд, решения КС РФ последних лет? Как они повлияли на правовую систему нашей страны?

– Естественно, я мог бы назвать те решения, которые ближе мне как цивилисту. Они касаются экономики, гражданского и корпоративного права.

Но есть одно решение, которое, по общему признанию, с точки зрения предвидения и его значения для экономики не знает себе равных. Это дело по параллельному импорту, которое рассматривалось в 2018 г. В начале аппарат Суда предлагал отправить его в корзину для ненужных бумаг, однако потом это дело оказалось у меня. Я был двумя руками за его рассмотрение. Конечно, если бы не поддержка председателя суда, это дело никогда бы не увидело свет и не состоялось бы наше решение. Ведь речь шла о вопросе, который находится, казалось бы, на задворках юриспруденции. И вдруг оно оказалось очень важным.

Речь идет о так называемом принципе исчерпания прав на товарные знаки. Если в советское время мы придерживались международного принципа исчерпания прав, то затем в России при принятии Гражданского кодекса появился национальный принцип. Разница между ними такова. Согласно международному принципу, если правообладатель один раз выпустил товар, продал его, это означает, что товар «ушел» в гражданский оборот и контролировать этот товар уже невозможно.

А по национальному принципу правообладатель вправе контролировать цепочку оборотов, т.е. на территории Российской Федерации товар не может циркулировать без согласия правообладателя. Даже если этот товар выпущен в Японии, куплен в Англии, потом отправлен в Польшу, а оттуда попал в Россию, все равно без согласия японского правообладателя он будет рассматриваться у нас как контрафакт.

В результате товар мог продаваться в России на треть дешевле, чем его аналог, распространяемый официальным дилером. В этом суть «серого», или параллельного, импорта. Однако правообладатель мог обратиться в суд, получить решение о необходимости конфискации и уничтожении контрафакта, а продавец, который участвовал в торгах, официально ввез товар, имел все необходимые документы, не мог противостоять уничтожению этого товара. И тогда такой продавец обратился в Конституционный Суд РФ. Тут против автора обращения восстали практически все юристы, занимающиеся интеллектуальным и авторским правом. Они заявляли о святом праве собственности иностранного правообладателя, которое нельзя ограничить.

Однако КС РФ в своем решении призвал искать баланс между интересом правообладателя и принципом конкуренции, заложенным в нашей Конституции.

Если отечественный импортер за свои деньги покупает и ввозит на территорию РФ оригинальный товар, изготовленный тем же самым правообладателем, который, однако, впоследствии запретил ввозить свою продукцию в Россию, то мы назвали такую ситуацию неправильной и сказали, что нужно учитывать и позицию российского импортера, и публичный интерес, в том числе конкуренцию.

Принцип национального исчерпания был создан крупными компаниями, обладателями целых пулов товарных знаков, находящимися в Великобритании, Японии, Южной Корее, реже в Германии, для того чтобы держать в узде все слаборазвитые страны, извлекать огромную ренту. В числе таких стран оказалась и Россия. Наряду с рядом стран СНГ мы попали в зависимость, потому что право на товарный знак было нам навязано, а практически все, что продавалось в России, было привозным.

Полагая, что нам выгоднее покупать электронику и другие товары, чем производить их, мы практически расстались со своей промышленностью, со своими товарными знаками и были вынуждены платить богатым с точки зрения интеллектуальной собственности странам ренту. Мы стали жертвами рыночной ценовой дискриминации, поскольку продукция, которую в богатой природными ресурсами России продают по завышенной цене, в той же Африке стоит в два раза дешевле.

Так происходило до тех пор, пока не было принято решение КС РФ, где в очень схематичном, обрезанном виде (мы очень опасались, что многие производители уйдут с отечественного рынка) все же умерили пыл иностранных правообладателей.

И в самом конце обсуждения перед принятием этого решения мы включили в него небольшой пункт о возможных последствиях санкционного режима, который сейчас вдруг оказался крайне актуальным. Ведь санкции вводились с замыслом лишить нас возможности покупать необходимые импортные товары, но благодаря нашему решению правительство РФ приняло в прошлом году 74 документа, разрешивших ввозить с помощью параллельного импорта определенные группы товаров. И мы начали получать то, что нам нужно, независимо от желания правообладателей.

– Может быть, вы сможете назвать и другие важные решения, не касающиеся экономики?

– Очень большое значение имела методика, выработанная нами при рассмотрении жалобы на нормы избирательного права, поданной вами и вашими коллегами-журналистами. При вынесении постановления мы воспользовались алгоритмами Европейского Суда по правам человека, т.е. во многом использовали чужой опыт. Но впоследствии это наше решение оказалось настолько востребованным, что на него стали постоянно ссылаться другие суды, для которых это стало главным методом принятия решений.

По сути, сформировалась новая юридическая постклассическая методология. Если в классической методологии спорят две стороны, а судья решает: одному все – другому ничего, то при рассмотрении этого дела мы признали, что конституционные права сторон могут быть абсолютно равноценными. В Конституции же не сказано, что судьи должны больше уважать права СМИ, чем права граждан на свободные выборы, т.е. на выборы, свободные от распространения лжи и клеветы. В этом особенность нашей конституционно-правовой догматики.

Следовательно, возникает ситуационный подход к определению ценностей. С точки зрения Конституции РФ они равноценны, но в конкретном деле мы все равно должны сказать: «гражданин Катанян более прав, чем иное лицо, претендующее на чистые и свободные выборы и потому требующее запретить распространение публично значимой для всех информации».

В результате мы сказали, что право журналиста на распространение информации – это одно из равноценных прав, но оно может в определенной степени возвышаться над другим, не опустошая его ни в коем случае. Отсюда появилась формула, которая потом стала мелькать во всех решениях, – «в той мере, в которой...».

Методика балансирования, которая стала очень популярной, родилась благодаря тому делу, в котором вы принимали участие, это поворотный знак в решениях КС РФ.

– Говорят, что настоящее правосудие обеспечивается при помощи баланса обвинения и защиты при объективном нейтралитете суда. Можно ли сказать, что мы постепенно приближаемся к такому идеалу?

– Вначале мы быстро пошли по этому пути, даже вырвались в лидеры, потом остановились, начали озираться, даже пятиться назад. Так можно сказать, например, об уголовном процессе. Мы свято поверили в принцип состязательности, в необходимость полностью лишить инициативы судью, чтобы он напоминал тигра на пригорке, который со стороны наблюдает за схваткой и потом принимает свое решение.

Но не все так просто. У нас появилось административное производство, где определенная активность судьи неизбежна. Прежние, очень упрощенные представления о процессе приводили к ошибкам, поэтому начался откат назад, выяснилось, что где-то состязательность можно урезать. Какой-то идеальной формы мы пока не нашли и опять находимся в поиске. К тому же появляются новые конфликты, которые заставляют нас взглянуть на социальную реальность с какой-то другой стороны. Сама социальная действительность усложняется, и в силу этого составители норм, в том числе судьи (а я убежден, что судьи тоже составляют нормы), в этом быстро изменяющемся мире способны обеспечить необходимую динамику. Законодатель, каким бы оперативным он ни был, с этим не справится.

– Вы говорили, что любое обращение в КС РФ – это способ рационально и конструктивно обсудить публично важную общественную проблему и решить ее, исходя из высших ценностей. Можете ли вы сформулировать иерархию этих высших ценностей?

– Самые важные правовые ценности, мы можем назвать их конституционными, это принципы, их не так много. В основном они содержатся в первой и второй главе Конституции РФ.

Но когда начинаешь учитывать объем того или иного принципа, выясняется, что он просто необъятен. Допустим, мы говорим о принципе правового государства. Заранее определить его содержание, понять, какие нормы находятся за гранью этого словосочетания, невозможно. Или появившийся позже принцип конституционной добросовестности. Это колоссально важный принцип, иногда его даже называют царствующим. Это признание законодателем, что он не может предусмотреть все. Есть много разных нюансов, а потому сама норма становится делегированным полномочием для судьи, который на основе этих двух слов должен разрешать дела так, как он считает нужным. Благодаря этому у судьи руки оказались развязанными, они получили право быть нормотворцами в конкретном деле. Если их находка оказывалась удачной, ее замечали, на нее начинали ссылаться, она становилась универсальным решением. В нашем подходе такая норма называется правовой позицией.

В любом постановлении Конституционного Суда РФ наиболее важен всегда второй пункт, где КС РФ, описав выше суть конфликта, определяет, какие конституционные принципы релевантны этому конфликту и из какого принципа можно извлечь рациональное зерно, чтобы разрешить данный конфликт. В результате мы составляем некоторую ассоциацию норм и принципов конституционного права, откуда извлекаем свой вывод. И именно этот вывод, как Золотой ключик, позволяет открыть потаенную дверь к разрешению конфликта. А затем этот ключик не надо выкидывать, он обязательно пригодится в следующий раз при сходных обстоятельствах дела.

В этом суть нормотворчества КС РФ, потребность в которой очевидна, потому что конфликтов много, а пути их разрешения при сходных обстоятельствах могут совпадать.

– В ряде своих решений КС РФ уточнял статус и права адвоката. Так, в ноябре 2022 г. в Постановлении № 49-П Суд признал чрезмерным, выходящим за конституционно допустимые рамки ограничением бессрочный запрет на осуществление судебного представительства адвокату, чей статус был прекращен в связи со вступлением в законную силу приговора суда о признании этого лица виновным в совершении умышленного преступления. КС РФ решил, что до принятия изменений в закон срок запрета должен признаваться равным сроку судимости, но составлять не менее пяти лет с момента принятия решения о прекращении статуса адвоката. Значит ли это, что законодатель должен при внесении поправок руководствоваться решением КС РФ, или он может установить иные критерии?

– При обсуждении этого постановления я почему-то вспомнил про теологию. А точнее, про так называемый неизбывный грех, упоминаемый в Великих книгах. Но затем появилась другая точка зрения, что нет такого греха, который нельзя замолить, т.е. заслужить прощение у Бога. А уже потом появилась возможность искупить грехи за деньги, но это вообще святотатство.

Точно так же адвокатам, совершившим правонарушение, предлагалось расстаться с профессией навсегда. Как показывает человеческий опыт, это неправильный подход. Человек склонен к тому, чтобы меняться к лучшему. По общему правилу с возрастом люди становятся добрее и мудрее.

Как говорил бывший председатель Конституционного Суда РФ Марат Баглай, «мы же никому не обещали, что не будем мудреть». Если человек не меняется с годами, это конченый случай, ведь надо приспосабливаться к жизни, к изменениям обстановки и обстоятельств.

Что касается последствий, то решение КС РФ – это временное регулирование. Мы признали, что с адвокатом поступили неправильно, сказали, что нужно ограничить срок наказания, поскольку он может свой грех «замолить», что он исправится и сможет по-прежнему защищать людей.

Если же законодатель «забудет» отреагировать на наше решение, то оно станет постоянным с молчаливого согласия законодателя.

Метафорически мы словно включили дальний свет, освещая дорогу на километр вперед. А что должен сделать законодатель? Ему следует все детально прописать исходя из общего направления, освещенного Конституционным Судом РФ. КС РФ не может заменить законодателя, он только подсказывает выход из ситуации. Детализация, наведение системных связей – это очень большая работа, в которой законодатель может что-то сделать не так, ведь он не обязан дословно повторять позицию Конституционного Суда РФ и может предложить более интересный вариант, но только в рамках правовой позиции КС РФ.

– В Определении КС РФ от 27 декабря 2022 г. № 3278-О Суд подтвердил возможность досрочного прекращения полномочий президента адвокатской палаты. Однако такое прекращение полномочий может быть обжаловано в суде как с точки зрения процедуры его принятия, так и с точки зрения его обоснованности. То есть просто так, без весомых причин, переизбрать своего президента члены адвокатской палаты не могут?

– Если члены корпорации доверяют своему президенту, они могут проголосовать за него сколько угодно раз. А если нет, то досрочное прекращение полномочий президента адвокатской палаты на основании решения ее совета вполне допустимо. При этом президент остается членом совета, куда его избрали на собрании (конференции). А суд, если поступит обращение, проверит законность решения совета о досрочном прекращении полномочий президента.

– Очень важное для адвокатов Постановление КС РФ от 26 мая 2022 г. № 21-П подтверждает возможность проносить мобильные телефоны в здания МВД. Но кто и как должен установить, какие функции телефона используются: фотографирует ли адвокат листы дела или передает в интернет следы побоев на теле своего доверителя?

– Еще раз повторю о включении фар дальнего света. КС РФ сказал, что можно, а что нельзя. Нельзя заниматься запретительством, нельзя лишать адвоката возможности пользоваться техникой.

Но мы же живые люди, мы знаем, что какой-то из адвокатов может пренебречь правилами этики и начать делать что-то непозволительное. Такое порой случается. Например, если ты пришел с телефоном, что теперь допустимо, но начал в замочную скважину снимать то, что не предназначено для твоих глаз, то, чтобы пресечь такие действия, существует регламентация на уровне приказов МВД, которые издаются руководителем регионального ведомства. Что касается поведения адвоката, то оценивать его должна палата, которая применяет Кодекс профессиональной этики, начиняя абстрактные нормы конкретным содержанием и разъясняя, что использовать технику адвокат должен в соответствии с целью своей профессиональной деятельности, а реализуя свои права – считаться с правами других людей.

– Считаете ли вы, что Постановление КС РФ от 23 сентября 2021 г. № 41-П, в котором Суд запретил уменьшать размер возмещения реабилитированному имущественного вреда, в том числе сумм, выплаченных им за оказание юридической помощи, является первым шагом к уменьшению пределов судейского усмотрения, которое сейчас не критикует только ленивый?

– Это довольно сложная проблема. В законе нельзя записать, какой должна быть сумма, выплачиваемая при оказании юридической помощи. Поэтому у нас действует принцип определения возмещений «с потолка».

Также не определены суммы выплаты при возмещении морального вреда. Вспоминаю случай, когда Егор Гайдар спросил меня, может ли он затребовать сумму компенсации за диффамацию в размере 1 руб. На мгновение задумавшись, я ответил: «А почему нет? Тем самым вы показываете, что вами двигают не меркантильные интересы, а принцип, желание доказать в суде, что тот, кто распространил о вас неверные сведения, – лжец».

Однако к публичным фигурам предъявляются более высокие требования, поскольку необходимо учитывать общественный интерес. Но они сами свой моральный ущерб оценивают гораздо выше. Вспоминаю случай, когда публичная фигура, чье изображение использовали незаконно, запросила в качестве морального ущерба 500 тыс., а суд снизил эту сумму до 50 тыс. Истец возмутился и обжаловал решение в Верховный Суд РФ, а там ему сказали – ты публичная фигура, терпи. И снизили сумму до 5 тыс. Хотя это уже откровенное издевательство.

Позже у министра юстиции РФ Александра Коновалова появилась идея установить какие-то пороговые суммы, т.е., чтобы суммы возмещения были примерно одинаковыми в типичных ситуациях. Но эта работа еще не закончена.

Я немного отвлекся от выплат компенсации за оказание помощи адвокатом, но здесь речь идет о родовой проблеме – неопределенности сумм компенсации в случаях, когда законом это не установлено. Гонорар адвоката также не прописан в законе, и в ряде случаев суды эту сумму просто ополовинивают, а порой снижают до минимума.

Здесь же надо вспомнить и про гонорар успеха. Адвокаты рассуждают так: если я хорошо работаю, то имею право договориться о выплате заранее установленной суммы в случае выигрыша дела. Философский вопрос – как относиться к тому, что адвокат должен получить именно эту сумму в порядке возмещения расходов? Ведь она никак не связана с количеством затраченных им усилий и времени.

Иногда эта сумма бывает значительной, и судья в поиске баланса пытается ее уменьшить. Мы не раз высказывались на эту тему, исходя из того, что нет в праве ничего абсолютного и принцип – сколько захочу, столько и получу – не проходит.

– Вы когда-то заметили, что чем больше в России будет судей из бизнеса, тем лучше. Это, видимо, прежде всего, касается судов, рассматривающих экономические споры. А вам не кажется, что следует также набрать в суды общей юрисдикции больше судей из адвокатов?

– Этот кадровый вопрос в первый драматический период развития нашей новой судебной системы полностью относился к компетенции суда. Тогда пытались отобрать в суд наилучших кандидатов, не глядя на их профессии. Но система дала сбой, не буду сейчас говорить, почему.

Потом публичная власть начала разводить руками, считая, что в такой системе процветает кумовство.

Решили навести порядок. В том, что произошло позже, виноваты и сами судьи, и отсутствие в судебной системе корпоративного духа, и отсутствие ответственности. В результате случилось так, что возобладала бюрократическая процедура. К тому же, если секретарь суда, которая 20 лет помогает писать решения, захотела стать судьей, то учитывается не только тот объективный факт, что она «набила руку», но и ее терпение, ведь она много лет получала мизерную зарплату. Ну а судья, который немного доплачивал ей все эти годы из своей зарплаты, будет на ее стороне, зная, что в суд придет пусть не самый креативный, зато послушный и трудолюбивый исполнитель. Какая-то внутренняя справедливость в этом есть.