Обеспечить себя адвокатом – это не мода, а необходимость

Президент Палаты адвокатов Самарской области (ПАСО) Татьяна Бутовченко и вице-президент ПАСО Алексей Бородин в интервью «Российской газете» рассказали, что, согласно отчету Судебного департамента при Верховном Суде РФ, за 2023 г. в отношении 30 тысяч человек уголовное разбирательство было прекращено, а это почти 20% всех дел. «Защитники зря свой хлеб не едят», – подчеркнула Татьяна Бутовченко. Также коллеги объяснили, какие задачи ставит перед собой защита в сложных делах, связанных с терроризмом или насилием, указали на проблемы, существующие в суде присяжных, и ответили, почему помощь адвоката не может стоить, как услуги юриста из кулинарного техникума.

– В этом году российская адвокатура отмечает 160-летие. 20 ноября 1864 г. Судебными уставами царя-освободителя Александра II адвокатура в России утверждалась как «независимое сословие присяжных поверенных». Тогда, да и в советское время, это была элита общества. Сегодня вы чувствуете благоговение власти и общества перед вами?

Татьяна Бутовченко: Правоприменители нас не любят всеми фибрами души. Потому что если адвокат нравится следователю и судье, то он бесполезен. А он должен всеми законными способами, если они с подзащитным, скажем, выбрали позицию «невиновен», доказывать ее в суде. А ошибки в ходе следствия ведь тоже случаются. Согласно отчету Верховного Суда РФ, за 2023 г. в отношении 30 тысяч человек уголовное разбирательство было прекращено, а это 19,2% всех дел. Так что, когда говорят о десятых долях процентов оправдательных приговоров, рисуют не совсем верную картину. Защитники зря свой хлеб не едят, да и правовая система в стране продвинулась, хотя обвинительный уклон все еще сохраняется.

– Помимо адвокатских [образований] существует множество юридических фирм: кто-то недорого обещает пенсию повысить, кто-то – выгодно «обанкротить». Вы как-то на законодательном уровне пытаетесь решать эту проблему?

Татьяна Бутовченко: Был период, когда только ленивый вуз не готовил юристов, да хоть тот же политех. Потом все же системой высшего образования занялись, и многие институты лишились лицензии. А без нее, даже если кто-то и продолжает штамповать таких недоюристов, их выпускники не могут представлять интересы граждан в суде и тем более получить статус адвоката. Но выученные в прошлые годы, они все еще оказывают услуги... недорого и некачественно.

Адвокат же не может брать за свои услуги наравне с такими консультантами, потому что несет определенное материальное бремя, в том числе и на содержание органов адвокатского самоуправления, постоянное повышение квалификации. В том же арбитражном суде вам приведут массу примеров, как эти «стряпчие» нового времени проваливают дела по своей некомпетентности. Борется ли адвокатское сообщество с этим? Конечно, но нас обвиняют в желании монополизировать правовые услуги.

– Адвокатов у нас все больше, а хорошего найти – проблема. Может быть, ввести практику как у нотариусов – один выбыл, один вошел в систему?

Алексей Бородин: Если будет как у нотариусов, то представляете, как взлетит цена на адвокатские услуги при минимуме специалистов. Что же касается лавинообразного роста, в Самарской области, например, его нет. Если в 2022 г. здесь было 1546 адвокатов, то в 2024-м – 1848, и это при значительном увеличении запросов от граждан и юрлиц.

– Своего адвоката иметь сегодня так же модно, как и психолога, врача, стилиста... Только как его найти?

Татьяна Бутовченко: Я бы уточнила – не модно, а необходимо. Только тут, как и о враче, человек задумывается, когда боль уже нельзя терпеть. Согласитесь, что разумно проконсультироваться с адвокатом перед покупкой дома, скандальным увольнением с работы или прогнозируемыми проблемами с наследством, то есть в любой жизненно важной ситуации.

Как найти хорошего адвоката? Ну так же, как и врача, по рекомендациям и отзывам. Конечно, если речь идет о бесплатной поликлинике, то у нас с этим тоже все просто. «Жулика» ночью за шиворот взял полицейский и спросил: «У вас есть телефон Генри Марковича Резника?». А тот молчит... Понятно, что в 99% случаев у человека нет никакого знакомого адвоката, но существует целая система обеспечения защиты, которая доступна круглосуточно 365 дней в году. Связаться с адвокатом обязано лицо, которое задержало человека. Каждый полицейский и следователь номер этого телефона знает. И координатор на другом конце провода подберет нужного защитника в любое время. Если же задержанный наутро решит взять себе платного адвоката, у него такое право есть.

Алексей Бородин: Адвоката под конкретную проблему можно искать не только по рекомендации знакомых. Сегодня адвокаты используют для продвижения и интернет-ресурсы, ведут свои блоги в соцсетях. Можно и просто забить вопрос, который вас интересует: ДТП, споры с налоговой или со страховой, взыскание денег за мусор, который вы не образуете, и вам будет предложено несколько вариантов. А дальше – изучаете отзывы, выигранные дела...

– Бесплатных адвокатов боятся, как и бесплатных зубных врачей...

Татьяна Бутовченко: Напрасно вы так, у нас почти 88% уголовных дел ведут именно такие адвокаты. Просто их работу оплачивает государство в размере 1646 рублей за судодень. По Самарской области за год это около 100 млн рублей, а представляете, сколько по стране государство тратит на обеспечение защиты граждан, да и не граждан тоже. Мы в своем регионе, чтобы обеспечить честное распределение этой работы и средств, еще 17 лет назад ввели компьютерную систему, создав равные условия для обеспечения права на защиту и равномерной нагрузки для адвокатов. Но здесь мы говорим про защитника по уголовным делам, в гражданском же процессе человек должен сам обеспечивать себе адвокатскую помощь. Средние рекомендованные цены за день работы у нас вывешены в каждом адвокатском образовании: 5000–10 000 рублей.

– Если, скажем, врач по халатности залечил человека до смерти, можно обратиться в Минздрав. А на адвоката, если он больше навредил, чем помог, кому жаловаться?

Татьяна Бутовченко: Далеко не всегда исход дела зависит от защитника. Но если произошла реальная ошибка, связанная с незнанием или неправильным применением закона, то для проверки действий адвоката создана целая система органов адвокатского самоуправления. Сначала «разбором полетов» занимается квалификационная комиссия, а затем уже совет адвокатской палаты назначает дисциплинарное наказание вплоть до прекращения статуса. Решение о лишении статуса адвокат может обжаловать в Федеральную палату адвокатов РФ и в суд. Для примера: адвокат был наказан за то, что явился на следствие по назначению и сначала внимательно изучал материалы дела. Но на четвертый день просто подписал, что изучил еще 126 томов, т.е. пошел навстречу следователю, которого «поджимали сроки»...Заметьте, что квалификационная комиссия – это не корпоративный междусобойчик, там из 13 человек адвокаты составляют лишь половину. Но в целом за последние годы количество жалоб на адвокатов сократилось в четыре раза. Коллеги дорожат статусом и повышают свою квалификацию.

– Когда в России были возрождены суды присяжных, многие предрекали гуманизацию правосудия. Насколько заседатели из народа оправдали эти надежды?

Алексей Бородин: К судам присяжных апеллируют в самых тяжелых случаях: убийства, разбой, геноцид, часть дел по наркотикам. Это небольшой процент от всех уголовных дел. Сейчас из перечня изъяли даже тему оргпреступности. Но такие суды очень важны. Суды, в которых простые люди, изучив обстоятельства дела, выносят свой вердикт. Здесь самая сложная проблема – сформировать коллегию, иногда на это уходит полтора – два года. Чтобы собрать восемь человек, суду приходится отправлять до 1500 повесток. И это вопрос правовой сознательности граждан. Человек отказывается от почетной миссии быть присяжным заседателем, не хочет брать на себя ответственность. Он скорее всего и на выборы не ходит. Позиция «от меня ничего не зависит» очень удобная, но она не только подсудимому – нам всем иногда может стоить жизни.

Татьяна Бутовченко: Нередки случаи, когда, увидев оправдательный вердикт, не оглашая его, суд возвращает его присяжным для дополнения, откладывает оглашение на другой день, и с присяжными происходят различные неприятности, препятствующие явке: то их останавливают гаишники и везут на медосвидетельствование, то кто-то из заседателей срочно заболевает. Процесс народного правосудия стопорится, коллегия присяжных распускается, и начинает формироваться новая. Процесс запускается заново.

– Как-то не вяжется то, о чем мы выше говорили, с теми нападками, которые обрушились на адвокатов подозреваемых в организации теракта в «Крокусе» граждан Таджикистана. Как в числе осуждающих могли оказаться их коллеги-адвокаты?

Татьяна Бутовченко: Быть адвокатом по таким делам очень сложно. Это особая ответственность, еще и сроки всегда жесткие. Кем бы не был подозреваемый, наша задача – всеми законными методами облегчить его участь. И если инициатором такой публичной порки является кто-то из адвокатского сообщества, он совсем не профессионал. Я бы лишала за такое статуса.

Алексей Бородин: В любые времена в таких дискуссиях больше политики, чем права. Негативное отношение к адвокату в сложных процессах всегда было, а социальные сети дают для этого новые импульсы. Почему адвокат должен отказываться от защиты? Тогда придет другой по электронному распределению. Без адвоката нет правосудия. Я могу для примера рассказать очень тяжелый случай из своей практики начала 2000-х. Успешный чиновник оставляет работу и переезжает в родную деревню, чтобы ухаживать за матерью, у которой прогрессирует деменция. Проведя без общения с миром в четырех стенах несколько месяцев, однажды он взял ружье и убил мать, а потом выстрелил в себя, но выжил. Когда я приехал к нему в районную больницу, он с распаханной грудью и такой же душой сказал: «Защищайте, если положено. Но я бы снова себя убил». Это был очень непростой, в том числе и с моральной позиции, для меня процесс, но срок в семь лет можно назвать профессиональной удачей.

Источник – «Российская газета. Средняя Волга».