| Всего | Жалоб доверителей | Представ лений Вице-президент а АПМО | Обращений судов | Представлений У МЮ РФ по МО | Жалоб адвокатов |
Рассмотрено дисциплинарных производств |
272 |
142 |
86 |
5 |
21 |
18 |
Наличие дисциплинарного проступка |
119 |
36 |
74 |
4 | 1 |
4 |
Отсутствие дисциплинарного проступка |
133 |
87 |
12 |
1 | 20 |
14 |
Отсутствие повода для возбуждения производства |
12 |
11 |
– | – | – |
1 |
Истечение сроков для привлечения к дисциплинарной ответственности |
2 |
2 |
– |
– |
– |
– |
Прекращение вследствие отзыва обращения |
6 |
6 |
– |
– |
– |
– |
На 01.07.2019 г. отложено рассмотрение 5 дисциплинарных производств по причине необходимости предоставления ходатайствующей об этом стороне дисциплинарного производства времени для предоставления доказательств.
10 дисциплинарных производств возвращались Советом АПМО в Комиссию на повторное рассмотрение. Причём, одно из производств направлялось на повторное рассмотрение трижды, поскольку стороны всякий раз представляли в Совет АПМО новые документы, которые Комиссией не рассматривались.
В АПМО поступила жалоба Б. в отношении адвоката П. Заявитель сообщает, что она, будучи адвокатом, привлечена к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 264 УК РФ. Уголовное дело передано в суд. Защиту потерпевшей по делу осуществляет адвокат П. Заявитель полагает, что адвокат нарушил п. 4 ст. 15 Кодекса профессиональной этики адвоката, поскольку не уведомил Совет о принятии поручения против другого адвоката, не уведомил об этом коллегу и при соблюдении интересов доверителя не предложил окончить спор миром.
В письменных объяснениях адвокат не согласился с доводами жалобы и, не отрицая факта представления интересов потерпевшей по уголовному делу в отношении адвоката, пояснил, что норма п. 4 ст. 15 КПЭА не может применяться в рамках уголовного процесса, поскольку рассмотрение уголовного дела судом не является спором кого-либо из участников уголовного процесса, в т.ч. адвокат не уполномочен предлагать кому-либо, включая подсудимого, окончить дело миром.
Рассмотрев материалы дисциплинарного производства, Комиссия указала, что уголовное преследование по делам публичного обвинения осуществляется от имени государства прокурором, а также следователем. Потерпевший и его представитель вправе участвовать в уголовном преследовании обвиняемого (ст. 21, 22 УПК РФ).
Исполнение обязанности, установленной п. 4 ст. 15 КПЭА не может носить формального характера. Принятие адвокатом поручения на представление интересов против другого адвоката предполагает наличие такого сущностного признака как непосредственное представление адвокатом интересов доверителя, по спору с другим адвокатом, перед третьим лицом, привлечённым для разрешения возникшего такого спора (например, суда, медиатора и т.п.). Иной подход налагает на адвоката обязанность выяснять, например, при составлении искового заявления, какую деятельность осуществляет ответчик, что не предусмотрено ни законодательством об адвокатской деятельности, ни соответствующим процессуальным законодательством.
На основании изложенного, Комиссия пришла к выводу о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката вследствие отсутствия в его действиях нарушения норм законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, а также КПЭА.
В АПМО поступило представление 1-го Вице-президента АПМО о возбуждении дисциплинарного производства в отношении адвоката В., согласно доводов которого адвокат В. в ходе судебного заседания по уголовному делу по обвинению К. занял позицию противоположную позиции своего подзащитного.
Адвокатом представлены письменные объяснения, в которых он не согласился с доводами представления, и, не отрицая фактических обстоятельств, изложенных в представлении, пояснил, что он действительно в порядке ст. 51 УПК РФ осуществлял защиту К., который вину в инкриминируемых ему преступлениях, за исключением угрозы убийством, не признавал, сообщал, что потерпевшие его уговорили. По окончании судебного следствия К. попросил адвоката высказаться по поводу квалификации, вменяемых ему преступлений, в то время как он будет заявлять об алиби. Адвокат сообщил ему, что не вправе занимать противоположную позицию, но К. пояснил, что только таким образом он может воспрепятствовать осуждению за разбой. Адвокат согласился и действительно высказал в прениях позицию, отличную от позиции подзащитного. После отмены приговора, при повторном рассмотрении уголовного дела, из квалификации было исключено обвинение по ч. 1 ст. 119 УК РФ, и наказание было снижено. Адвокат сообщает, что при формальных признаках наличия дисциплинарного проступка, его действия не только не причинили вреда, но и напротив улучшили положение К.
Рассмотрев материалы дисциплинарного производства, Комиссия пришла к следующим выводам.
В прилагаемом к представлению апелляционном определении СК по уголовным делам М-ского суда от 08.11.2018 г., принятом по апелляционным жалобам К. и адвоката В. указано, что К. признавал вину только по одному из инкриминируемых деяний, в отношении остальных сообщал, что не находился на месте преступления. В свою очередь, адвокат в ходе судебного следствия и в апелляционной жалобе указывал на неправильность квалификации действий К., т.е. выступал с позицией, которая противоречит позиции его доверителя.
В силу п. 2 ст. 9 КПЭА, адвокат не вправе занимать по делу позицию, противоположную позиции доверителя, и действовать вопреки его воле, за исключением случаев, когда адвокат-защитник убежден в наличии самооговора своего подзащитного. Аналогичная норма содержится в п.п. 3 п. 4 ст. 6 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ».
Адвокат поясняет, что такая позиция была согласована с доверителем. Однако, сама позиция не была вызвана самооговором К., а адвокату необходимо было учитывать, что согласно п. 1 ст. 10 КПЭА, закон и нравственность в профессии адвоката выше воли доверителя. Никакие пожелания, просьбы или требования доверителя, направленные к несоблюдению закона или нарушению правил, предусмотренных КПЭА, не могут быть исполнены адвокатом.
При принятии решения Комиссия считает необходимым учитывать, что жалоба от К. с указанием на то, что адвокатом была занята противоположная позиция по делу, в АПМО не поступала. Поэтому действия адвоката содержат нарушения только п. 1 ст. 10 КПЭА.
На основании изложенного, Комиссия пришла к выводу о наличии в действиях адвоката В. нарушения п. 1 ст. 10 КПЭА, выразившегося в том, что адвокат исполнил незаконную просьбу доверителя о необходимости занимать противоположную позицию по делу.
В АПМО поступило обращение судьи П-кого городского суда МО, в котором судья Ш. сообщает, что 02.10.2018 г. в суд одновременно поступило две апелляционные жалобы, от адвоката М., осуществлявшего защиту К. и от потерпевшего по тому же уголовному делу. Обе жалобы имели идентичный текст и смысл, отправлены одновременно заказными письмами, имеющими идентичные номера. Однако, потерпевший Т. сообщил, что никакой жалобы не подавал, подпись под жалобой ему не принадлежит. Согласно данным Почты России, обе жалобы направлены в суд одновременно из одного почтового отделения, располагающегося недалеко от Коллегии адвокатов «М». Заявитель полагает, что адвокатом допущена фальсификация апелляционной жалобы потерпевшего в пользу своего доверителя.
Адвокатом представлены письменные объяснения, в которых он сообщает, что после вынесения приговора в отношении его подзащитного К., к нему обратились родственники последнего с просьбой подать апелляционную жалобу на приговор. При этом, родственники К. заверили адвоката, что потерпевший Т. также не доволен приговором и считает его чрезмерно суровым. Родственники К. начали возмещать причинённый ущерб, но потерпевший ждал полного возмещения ущерба. Адвокат подготовил проекты апелляционных жалоб, в том числе от имени потерпевшего Т. Не учитывая правовые последствия, адвокат подписал жалобу от имени потерпевшего и подал её в П-кий городской суд. В суде апелляционной инстанции стало известно, что ущерб потерпевшему так и не был возмещён, поэтому его позиция была такой же, как и в суде первой инстанции, а апелляционная жалоба не была с ним согласована. Адвокат признаёт допущенное нарушение, вызванное невнимательностью и недостатком опыта, просит проявить к нему снисхождение.
Рассмотрев доводы жалобы и письменных объяснений, изучив представленные документы, Комиссия пришла к следующим выводам.
Адвокат не отрицает фактические обстоятельства, изложенные в обращении. Дополнительно представленные заявителем документы подтверждают, что суд апелляционной инстанции поступили две апелляционные жалобы, идентичные по содержанию, отправителем которых, согласно отчётов об отслеживании почтовых отправлений с почтовым идентификаторами № 12109927151 и № 12109927151 является М.
В силу п. 2 ст. 5 КПЭА, адвокат должен избегать действий, направленных к подрыву доверия к нему или к адвокатуре.
Адвокатом были составлены две апелляционные жалобы, при этом одна из жалоб подана от имени потерпевшего, интересы которого адвокат не представлял. Позиция, изложенная в жалобе от имени Т. с ним не согласовывалась, адвокат вообще не имел никаких правовых оснований для составления и подачи апелляционной жалобы от имени Т.
Таким образом, адвокатом допущена фальсификация апелляционной жалобы от имени потерпевшего, что не может рассматриваться иначе как совершение действий, направленных к подрыву доверия к адвокатуре.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия пришла к выводу о наличии в действиях адвоката нарушения п. 2 ст. 5 КПЭА.
Адвокат, подавший заявление о включении в Единый центр субсидируемой юридической помощи (ЕЦСЮП) обязан соблюдать решения Совета АПМО по вопросам коммуникации с сотрудниками центра.
В представлении 1-го Вице-президента АПМО сообщается о поступившем обращении представителя Совета АПМО в В-ом районе, согласно которого 15.10.2018 г. в В-ком городском суде рассматривались три материала о продлении испытательного срока в отношении З., М., П. В предыдущих судебных заседаниях защиту перечисленных лиц осуществлял адвокат Б. Однако, в судебное заседание 15.10.2018 г. адвокат не явился, об отложении судебных заседаний не ходатайствовал. Адвокат пояснил, что находился в отпуске, о чём заблаговременно 28.09.2018 г. известил суд. Вместе с тем, данного извещения было явно недостаточно, поскольку оно адресовано председателю В-ского городского суда МО, а не судье, который рассматривал вышеуказанные материалы, а в самом извещении указаны даты, не совпадающие с датой судебного заседания (с 09.09 по 17.09.2018 г.). Кроме того, адвокат не известил сотрудников ЕЦСЮП АПМО о своём отпуске.
В письменных объяснениях адвокат сообщил, что 28.09.2018 г. он письменно уведомил председателя В-ского городского суда и ЕЦСЮП о своём отпуске на период с 10.10 по 17.10.2018 г. Уведомление председателя суда является сложившейся практикой, поскольку потом он самостоятельно уведомляет судей. Кроме того, адвокат устно уведомил судью, на что она ответила, что 15.10.2018 г. никого из подзащитных не доставят. Адвокат полагает, что судья в рабочем порядке попросила оказать содействие представителя Совета АПМО в В-ском судебном районе, а тот «со свойственной ему бдительностью» усмотрел в действиях адвоката нарушения законодательства об адвокатской деятельности. Впоследствии адвокат принял участие в судебных заседаниях по данным уголовным делам. В уведомлении, направленном председателю суда, он допустил техническую ошибку, которая впоследствии была им исправлена.
Рассмотрев доводы представления и письменных объяснений, изучив представленные документы, Комиссия пришла к следующим выводам.
При невозможности по уважительным причинам прибыть в назначенное время для участия в судебном заседании или следственном действии, а также при намерении ходатайствовать о назначении другого времени для их проведения адвокат должен заблаговременно уведомить об этом суд, а также сообщить об этом другим адвокатам, участвующим в процессе, и согласовать с ними время совершения процессуальных действий (п. 1 ст. 14 КПЭА).
Адвокатом представлены доказательства надлежащего уведомления судебно- следственных органов о предстоящем отпуске. Все вышеперечисленные ходатайства имеют отметки, подтверждающие их заблаговременное получение должностными лицами СУ УМВД России по В-кому району, В-кого городского суда и пр. То обстоятельство, что ходатайство, направленное в В-ский городской суд действительно содержит техническую ошибку, не имеет существенного значения, поскольку, согласно отметке суда, оно поступило в суд 28.09.2018 г. Кроме того, адвокатом представлено уведомление с исправленными датами, также поданное в канцелярию суда.
Ходатайство, направленное в В-кий городской суд адресовано не судье рассматривающему дела, в которых был занят адвокат, а председателю суда. В письменных объяснениях, адвокат поясняет, что такая сложившейся практикой. Вместе с тем, соответствующих доказательств (например, справки суда) адвокатом не представлено. Комиссия полагает, что даже при наличии подобной практики, ходатайство необходимо было адресовать не председателю суда, а конкретному судье.
Одновременно, Комиссия отмечает, что судья С. не направляла в АПМО обращения по поводу неявки адвоката в судебные заседания, назначенные на 15.10.2018 г., а представители Совета АПМО по направлениям не обладают правом защиты интересов судебных органов в дисциплинарном производстве. Поэтому довод о неявке адвоката в судебные заседания 15.10.2018 г. без уважительных причин и заблаговременного извещения суда, в настоящем дисциплинарном производстве не может рассматриваться в качестве самостоятельного дисциплинарного проступка.
В отношении оценки обстоятельства надлежащего извещения адвокатом ЕЦСЮП АПМО, прежде всего, Комиссия отмечает, что адвокат не опровергнут довод о ненадлежащем извещении, содержащийся в обращении представителя Совета АПМО по В-скому району. Дополнительно ненадлежащее извещение ЕЦСЮП АПМО подтверждается прилагаемой к обращению копией заявки суда о выделении адвоката в порядке ст. 51 УПК РФ.
Согласно п.п. 9 п. 1 ст. 9 КПЭА, адвокат не вправе оказывать юридическую помощь по назначению органов дознания, органов предварительного следствия или суда в нарушение порядка ее оказания, установленного решением Совета. В силу п. 21 Порядка, утверждённого Решением Совета АПМО № 01/23-24 от 24.01.2018 г., адвокат обязан заблаговременно сообщать координаторам ЕЦСЮП об очередном отпуске (не менее чем за 10 календарных дней до начала отпуска) или об иных уважительных причинах невозможности ведения дел. Данная обязанность адвокатом Б. не исполнена. ЕЦСЮП не подтверждено поступление от адвоката Б. уведомлений о нахождении в отпуске.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия пришла к выводу о наличии в действиях адвоката нарушения п.п. 9 п. 1 ст. 9 КПЭА, выразившегося в том, что адвокат не сообщил заблаговременно координаторам ЕЦСЮП АПМО об очередном отпуске и связанной с этим невозможностью ведения дел по назначению.
Установление недостоверности сведений, представленных в квалификационную комиссию для допуска к квалификационному экзамену, является основанием для прекращения статуса адвоката независимо от срока, прошедшего с момента совершения данного нарушения до его обнаружения.
В представлении 1-го Вице-президента АПМО, вынесенного в отношении адвоката Ч. сообщается, что адвокат нарушил норму п. 2 ст. 10 Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ», представив недостоверные сведения в Квалификационную комиссию с заявлением о присвоении статуса адвоката, в частности предоставил недостоверные сведения о наличии российского гражданства.
К представлению приложено поступившее из Прокуратуры МО обращение Б. и других, в котором сообщается, что 06.05.2004 г. ОВД М-ского р-на К-ской области Ч. был выдан паспорт, который он впоследствии обменял по месту постоянной регистрации и 13.05.2011 г. получил паспорт, выданный Отделением в гор. Л-но ОУФМС России по МО в Л-цком р-не.
В настоящее время УМВД ГУ МВД России по МО было принято решение о признании паспорта недействительным, выданным с нарушением.
Также к представлению приложено обращение К., содержащее сведения аналогичные вышеуказанным; копия талона-уведомления; письма ГУ МВД России по МО; копия скриншота сайта ГУ по вопросам миграции МВД России (указано, что паспорт числится в розыске), копия скриншота сайта ГУ по вопросам миграции МВД России (указано, что паспорт числится в розыске).
Адвокату направлялся запрос на предоставление объяснений и доказательств, опровергаюn их доводы представления, ответ на который Комиссии не представлен.
По результатам рассмотрения дисциплинарного производства, Комиссия пришла к следующим выводам.
В силу п. 2 ст. 10 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ», претендент помимо заявления представляет в квалификационную комиссию копию документа, удостоверяющего его личность, анкету, содержащую биографические сведения, копию трудовой книжки или иной документ, подтверждающий стаж работы по юридической специальности, копию документа, подтверждающего высшее юридическое образование либо наличие ученой степени по юридической специальности, а также другие документы в случаях, предусмотренных законодательством об адвокатской деятельности и адвокатуре.
Паспорт гражданина РФ удостоверяет личность гражданина РФ на территории РФ (Указ Президента РФ от 13.03.1997 г. № 232, Постановление Правительства РФ от 08.07.1997 г. № 828).
Действительно по данным интерент-сервиса ГУ по вопросам миграции МВД России паспорт гражданина Ч. «не действителен. Числится в розыске» (сервисы.гувд.мвд.рф/info- service-results.htm. Дата доступа 28.03.2019 г.), новый паспорт гражданина Ч. также «не действителен. Числится в розыске» (сервисы.гувд.мвд.рф/info-service-results.htm?sid. Дата доступа 28.03.2019 г.).
Кадровой службой АПМО представлены данные, согласно которым Ч. получил статус адвоката 16.03.2011 г. Таким образом, направляя заявление о допуске к квалификационному экзамену на приобретение статуса адвоката Ч. представил в Кадровую службу АПМО недействительный документ, удостоверяющий личность.
Приём в гражданство РФ осуществляется в общем (ст. 13 ФЗ «О гражданстве РФ»), а также в упрощённом порядке (ст. 14 ФЗ «О гражданстве РФ»). Ч. уклонился от предоставления Комиссии объяснений об основаниях и обстоятельствах приобретения им гражданства РФ, в т.ч. об обстоятельствах оформления на его имя паспорта гражданина РФ в ОВД М-кого р-на К-кой области.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия приходит к выводу о наличии в действиях адвоката нарушения п. 2 ст. 10 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ».
В АПМО поступило представление начальника У МЮ РФ по МО в отношении адвоката Б., в котором указывается, что адвокат опубликовал на интернет-порталах статьи от имени своего подзащитного Ш., содержащие сведения, ставшие известными в ходе свиданий с доверителем. В том числе, в данных публикациях содержалась информация об материально-бытовом и медико-социальном обеспечении, а также иных условиях содержания заключенных, и в частности Ш., в СИЗО г. Москвы, в связи с чем в представлении ставится вопрос о привлечении адвоката к дисциплинарной ответственности.
Адвокат в письменных объяснениях не согласился с доводами представления и пояснил, что защиту обвиняемого Ш. по уголовному делу одновременно осуществляли 5 адвокатов, он в том числе. За время участия в уголовном деле и при посещении доверителя Ш. в СИЗО им не были допущены какие-либо нарушения норм законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, административных дел в отношении него администрацией СИЗО не возбуждалось. Каких-либо сведений для последующего размещения в сети «Интернет» Ш. при личных свиданиях адвокату не передавал.
Рассмотрев доводы представления и письменных объяснений, заслушав адвоката и изучив представленные документы, Комиссия приходит к следующим выводам.
В силу п.п. 7 п. 2 ст. 20 КПЭА жалоба в отношении адвоката должна содержать доказательства, подтверждающие обстоятельства, на которых заявитель основывает свои требования.
Комиссия, изучив материалы дисциплинарного производства с учетом письменных пояснений адвоката, не может признать доказанным то обстоятельство, что адвокат Б. опубликовал на сети «Интернет» статьи от имени Ш., содержащие сведения, ставшие известными в ходе свиданий с подзащитным. Указанный довод представления в отношении конкретно адвоката Б. не подтверждается какими-либо надлежащими, достоверными и непротиворечивыми доказательствами. Комиссия также учитывает, что факт нарушения адвокатом режима посещения СИЗО и получение от подзащитного адвокатом сведений для последующей публикации мог быть зафиксирован материалами административного дела в отношении адвоката, возбужденного администрацией СИЗО, в котором содержится подзащитный Ш., однако указанное административное дело в отношении адвоката не возбуждалось и не рассматривалось.
Кроме того, комиссия считает необходимым обратить внимание, что согласно п. 1 ст. 2, п. 2 ст. 18 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ» адвокат является независимым профессиональным советником по правовым вопросам и не может быть привлечен к ответственности за мнение, высказанное при осуществлении защиты, если вступившим в законную силу приговором суда не будет установлена виновность адвоката в преступном действии (бездействии).
С учетом указанных нормативных положений сам факт публикации сведений об материально-бытовом и медико-социальном обеспечении, а также иных условиях содержания заключенных, и в частности Ш., в СИЗО, даже при условии доказанности причастности адвоката к данным публикациям, не может быть положен комиссией в основу квалификации действий адвоката в качестве дисциплинарного нарушения.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, комиссия приходит к выводу об отсутствии в действиях адвоката Б. нарушений ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ» и Кодекса профессиональной этики адвоката.
В поступившем в АПМО представлении У МЮ РФ по МО сообщается, что в ходе осуществления защиты З. адвокат А. представил протокол опроса В. Допрошенная в качестве свидетеля, В. пояснила, что адвокат совместно с матерью подзащитного склонили её к подписанию протокола опроса, в котором содержались сведения, не соответствующие действительности.
В письменных объяснениях адвокат А пояснил, что обвинения З. основываются только на показаниях потерпевшего. Версию подзащитного следствие проверять не собиралось, защитнику неоднократно говорили, что он осуществляет защиту в порядке ст. 51 УПК РФ и проявляет излишнюю активность. Протокол опроса В. был составлен адвокатом с её согласия. После составления протокола В. его прочитала и подписала. Адвокат передал протокол допроса следователю, в течении нескольких месяцев следователь бездействовал, адвокат подавал жалобы в порядке ст. 125 УПК РФ. Впоследствии следователь уведомила, что В. не подтвердила свои показания, а руководством ОВД принято решение о выделении в отдельное производство материалов в отношении адвоката по обвинению по ст. 285, ст. 286, ст. 292, ст. 294, ст. 303, ст. 309 УК РФ. Действия следователя по выделению в отдельное производство материалов в отношении адвоката было обжаловано в суд, действия следователя были признаны противоречащими закону. 17.04.2019 г. адвокат обратился в суд с иском о защите чести, достоинства и деловой репутации.
Рассмотрев доводы представления и письменных объяснений, изучив представленные документы, Комиссия пришла к следующим выводам.
Проведение адвокатом опроса лица с его согласия является одной из форм реализации статусных прав адвоката при защите доверителя. Данное право, как и другие статусные права, закреплённые в п. 3 ст. 6 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ» может применяться при оказании любых видов юридической помощи, без каких- либо ограничений. Относительно защиты по уголовным делам право адвоката на проведение опроса лиц с их согласия закреплено в п. 2 ч. 3 ст. 86 УПК РФ.
Порядок составления протокола опроса лица с его согласия законодательно не урегулирован. Отсутствие у данного документа официального статуса создаёт его определённую уязвимость, даже при условии, что протокол будет сопровождаться аудио- и (или) видеозаписью самого опроса.
В рассматриваемой ситуации, 28.09.2018 г. адвокат составил акт опроса В. При этом, В. об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний не предупреждалась (что и невозможно в силу процессуального статуса адвоката). Поэтому её объяснения, данные адвокату, нельзя рассматривать как свидетельские показания. В качестве таковых они стали только после допроса В., проведённой следователем.
То обстоятельство, что в ходе опроса адвокатом и последующего допроса в качестве свидетеля В. изменила свою позицию нельзя рассматривать в качестве проступка адвоката. Доказательствами по уголовному делу являются любые сведения, на основании которых суд, прокурор, дознаватель, следователь, устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, а также иных обстоятельств, предусмотренных УПК РФ (ч. 1 ст. 74 УПК РФ). Проверка доказательств производится дознавателем, следователем, прокурором, судом путём сопоставления их с другими доказательствами, имеющимися в уголовном деле, а также установления их источников, получения иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство (ст. 87 УПК РФ).
Таким образом, уголовно-процессуальное доказательство устанавливает достаточно чёткие правила проверки любых доказательств. Вывод о соответствии действительности тех или иных доказательств делается, на основании их всесторонней оценке, субъектами доказывания. Применение иного подхода означало бы необходимость привлечения дознавателя, следователя, прокурора, к ответственности за каждый случай изменения показаний свидетелем, подозреваемым (обвиняемым), потерпевшим и пр., что никак не соотносится с назначением уголовного судопроизводства.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия приходит к выводу о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката вследствие отсутствия в его действиях нарушения норм законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, а также КПЭА.
В АПМО поступило представление У МЮ РФ по МО, согласно которого адвокат В. перед проведением свидания в СИЗО адвокат пытался пронести в следственный кабинет текст с надписью «жалоба на действия военнослужащих органов ФСБ», напечатанный в количестве 9 штук, в который было впечатано письмо от супруги подзащитного Ш. После окончания свидания, при досмотре, у адвоката был обнаружен лист формата А4 с рукописным текстом. Заявитель считает, что тем самым адвокат нарушил правила переписки.
Адвокатом В. представлены письменные объяснения, в которых он не согласился с доводами представления, пояснив, что действительно вместе с другим адвокатом осуществляет защиту Ш., а также представляет его интересы по гражданскому делу. Адвокат неоднократно посещал подзащитного а СИЗО, никаких запрещённых предметов не проносил. 07.02.2019 г. он был подвергнут досмотру перед допуском к своему подзащитному, сотрудники СИЗО прочли его документы, изъяли проект жалобы, никаких протоколов при этом не составлялось. После посещения подзащитного адвокат вторично был подвергнут досмотру, у него были изъяты записи, которые делались в ходе встречи с Ш. Адвокат обратился в комиссию по защите профессиональных прав адвоката АПМО, и в 18.02.2019 г. в П-ский суд г. Москвы.
В судебное заседание представители ответчика представили копии вышеуказанных актов, однако, при досмотре адвоката таковые не составлялись. Изъятый рукописный текст представляет собой личные записи адвоката, о «вставке» в жалобу письма супруги подзащитного ему ничего не известно.
Рассмотрев доводы представления и письменных объяснений, заслушав адвоката и изучив представленные документы, Комиссия пришла к следующим выводам.
Прежде всего, Комиссия посчитала необходимым обратить внимание заявителя на то, что в силу предписаний Конституции РФ, Конвенции о защите прав человека и основных свобод как составной части правовой системы Российской Федерации и основанных на них правовых позиций Конституционного Суда РФ, а также исходя из международных обязательств РФ, вытекающих из ее участия в Конвенции о защите прав человека и основных свобод, в том числе с учетом практики Европейского Суда по правам человека применительно к обеспечению права на помощь адвоката (защитника), цензура переписки подозреваемых и обвиняемых, содержащихся под стражей, с избранными ими адвокатами (защитниками) может иметь место лишь в исключительных случаях, при наличии у администрации места содержания под стражей обоснованных подозрений в злоупотреблении правом со стороны адвоката и в злонамеренном его использовании со стороны лица, которому оказывается юридическая помощь (См. Постановление Конституционного Суда РФ от 29 ноября 2010 г. № 20-П по делу о проверке конституционности положений статей 20 и 21 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» в связи с жалобами граждан Д.Р. Барановского, Ю.Н. Волохонского и И.В. Плотникова).
Более того, ранее Министерство юстиции РФ в своём письме № 12-98947/16 от 26.08.2016 г. сообщало, что законодательство Российской Федерации, регламентирующее порядок содержания под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений не содержит положений, наделяющих администрацию следственных изоляторов полномочиями по досмотру всех без исключения адвокатов, при их посещении следственных изоляторов.
Таким образом, очевидно, что необходимость личного досмотра адвоката должна быть подтверждена указанием как на правовые, так и на фактические основания его проведения, а ход и результаты – письменно фиксироваться.
Ни один из представленных Комиссии документов не указывает на наличие таких обстоятельств. Комиссия считает надуманным довод представления о том, что адвокат отказался от подписи протокола личного досмотра и получения его копии, поскольку в настоящее время он обратился с административным исковым заявлением, в котором оспаривается данное обстоятельство, в П-ский суд г. Москвы.
Общепризнанным постулатом является невозможность возникновения права из правонарушения («jus ex injuria non oritur»). Комиссия считает, что дисциплинарные обвинения в отношении адвоката не могут строиться на основании явно незаконных действий сотрудников СИЗО, и при подобных обстоятельствах обращение в дисциплинарные органы адвокатской палаты субъекта РФ направлено на придание легитимности таким действиям.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия пришла к выводу о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката вследствие отсутствия в его действиях нарушения норм законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, а также КПЭА.
В АПМО поступила жалоба адвоката С. в отношении адвоката Б., в которой заявитель сообщает, что адвокат Б. совмещает адвокатскую деятельность и деятельностью в качестве арбитражного управляющего, является членом Союза арбитражных управляющих, в настоящее время утверждён в качестве арбитражного управляющего по 19 должникам и по каждой процедуре банкротства и ежемесячно получает вознаграждение. Также адвокат зарегистрирован в качестве индивидуального предпринимателя, осуществляет деятельность в области права и бухгалтерского учёта. До настоящего времени адвокат не вернул незаконно присвоенное вознаграждение, полученное за осуществление деятельности в качестве арбитражного управляющего, что послужило с обращением в арбитражный суд с заявлением о признании его банкротом. Кроме того, в отношении адвоката возбуждено уголовное дело по факту хищения 71 000 000 у ПАО «Сбербанк России». Данное обстоятельство адвокат скрыл при представлении документов на присвоение статуса адвоката.
В письменных объяснениях адвокат не согласился с доводами жалобы, пояснив, что заявителем представлены сведения о его деятельности в качестве арбитражного управляющего в 2015-2016 г.г., что не имеет отношения к адвокатской деятельности, поскольку статус адвоката был приобретён 24.01.2018 г. Статус индивидуального предпринимателя прекращён 31.01.2018 г., при этом расчётный счёт не открывался и статус индивидуального предпринимателя был необходим только для защиты принадлежащего адвокату товарного знака. Все представленные заявителем судебные акты касаются только деятельности арбитражного управляющего, они приняты до получения статуса адвоката, приговор суда в отношении его деятельности отсутствует.
По результатам рассмотрения материалов дисциплинарного производства Комиссия указала, что наличие исчерпывающего перечня поводов для возбуждения дисциплинарного производства (п. 1 ст. 20 КПЭА) указывает, что каждый из заявителей защищает собственные права и законные интересы, в отношении нарушения которых он вправе подавать соответствующее обращение. В частности, обращаясь с жалобой в отношении действий своего коллеги, адвокат либо защищает свои права, предусмотренные ст. 15 КПЭА, либо выступает в интересах своего доверителя (последнее нивелирует его возможность самостоятельного обращения как повода для возбуждения дисциплинарного производства). Предоставление лицу возможности формального рассмотрения его обращения в качестве допустимого повода для возбуждения дисциплинарного производства не влияет на последующее решение дисциплинарных органов адвокатской палаты субъекта РФ по конкретному дисциплинарному делу.
Комиссия считает возможным обратить внимание заявителя на то, что дисциплинарные органы адвокатской палаты субъекта РФ имеют цели и задачи, определённые в ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ» и КПЭА, чего заявитель, будучи адвокатом, не может не знать. Право заявителя выступать от имени органов адвокатского сообщества надуманно и противоречит законодательству. Адвокат не вправе выступать в качестве «органа надзора» в отношении своего коллеги, поскольку это противоречит основам независимости и самостоятельности адвокатской профессии, закреплённой в абз. 1 п. 1 ст. 2 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ».
Обращаясь в органы адвокатского сообщества, заявитель не представила доказательств нарушения её прав действиями адвоката, равно как и проигнорировала направление Комиссии доказательства извещения совета адвокатской палаты субъекта РФ о принятии поручения против адвоката. Комиссия отмечает недостаточное понимание заявителем законодательства об адвокатской деятельности и ошибочность её восприятия дисциплинарных органов адвокатской палаты субъектов РФ в качестве «низового административного контроля» в отношении адвокатов.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия пришла к выводу о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката вследствие обнаружившегося в ходе разбирательства отсутствия допустимого повода для возбуждения дисциплинарного производства.
В представлении 1-го Вице-президента АПМО сообщается, что адвокат К. осуществляет защиту Д. в ГСУ СК РФ по МО. 18.12.2018 г. Д. был задержан и ему было предъявлено обвинение. Адвокат и его подзащитный отказались подписывать постановление о привлечении в качестве обвиняемого и протокол допроса обвиняемого. Своими действиями адвокат создал препятствия для предварительного расследования и нарушил право Д. на защиту.
Адвокатом представлены письменные объяснения, в которых он сообщает, что в ходе осуществления защиты Д. им было подано 23 жалобы и ходатайства, в том числе в Европейский Суд по правам человека, что вызвало недовольство следователя. С момента задержания по настоящее время следователь открыто предлагает изменение меры пресечения на домашний арест в случае, если Д. признает вину в инкриминируемом деянии. Доводы представления не соответствуют действительности, поскольку предъявление обвинения и допрос в качестве обвиняемого 18.12.2018 г. не проводились. В указанную дату адвокат и подзащитный впервые увидели постановление о возбуждении уголовного дела. Следователь заявил, что намерен сразу же предъявить обвинение, на что адвокат ответил отказом и предложил уведомить о предъявлении обвинения, как это предусмотрено законом. Действия следователя по фальсификации протокола допроса обвиняемого впоследствии были обжалованы в суд в порядке ст. 125 УПК РФ. В настоящее время следователь вынес незаконное постановление об отводе адвоката и предпринял попытку допросить его в качестве свидетеля.
Рассмотрев материалы дисциплинарного производства, Комиссия указала следующие выводы.
Фидуциарный характер отношений адвоката и доверителя закрепляет правило о том, что только доверитель вправе ставить перед дисциплинарными органами вопрос о ненадлежащем исполнении адвокатом поручения по его защите, а равно о нарушении права на защиту. Работники судебно-следственных органов таким правом не обладают, выдвигаемые ими дисциплинарные обвинения могут быть связаны только с нарушениями, затрагивающими нормальное функционирование данных органов.
Далее, согласно ч. 2 ст. 172 УПК РФ, следователь извещает обвиняемого о дне предъявления обвинения и одновременно разъясняет ему право самостоятельно пригласить защитника, либо ходатайствовать о приглашении защитника в порядке ст. 50 УПК РФ.
Как следует из объяснений адвоката и подтверждается процессуальными документами, 18.12.2018 г. адвокат и его подзащитный были ознакомлены с постановление о возбуждении уголовного дела и в этот же день следователь принял решение о предъявлении Д. обвинения. Очевидная незаконность действий следователя стала причиной обращения адвоката в суд с жалобой в порядке ст. 125 УПК РФ.
В своей деятельности Комиссия исходит из надлежащего соблюдения своих прав и обязанностей участниками уголовного судопроизводства. По общему правилу, отказ адвоката от подписания протокола процессуального действия не является надлежащим способом защиты доверителя. Однако, в ситуации, когда у адвоката имеются обоснованные сомнения в легитимности действий следователя, реализованные впоследствии в жалобе в порядке ст. 125 УПК РФ, такой отказ может выступать единственным способом защиты прав доверителя, поскольку иное поведение адвоката придаёт легитимность явно незаконным действиям следователя. В рассматриваемой ситуации следователем не представлено доказательств уведомления адвоката о том, какое следственное действие будет проходить 18.12.2018 г.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия пришла к выводу о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката вследствие отсутствия в его действиях нарушения норм законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, а также КПЭА.
В АПМО поступило сообщение врио президента АП М., из содержания которого имеются основания полагать, что, подписав открытое обращение адвокат нарушил п. 2 ст. 5 и п. 5 ст. 9 Кодекса профессиональной этики адвоката. На основании данного сообщения 1-м Вице-президентом АПМО вынесено представление о возбуждении дисциплинарного производства в отношении адвоката М.
Адвокатом представлены письменные объяснения, в которых он указывает на отсутствие допустимого повода для возбуждения дисциплинарного производства, поскольку в обращении врио президента содержится просьба о возбуждении дисциплинарного производства в отношении адвоката О. и данное обращение не относится к допустимым поводам, содержащимся в п. 1 ст. 20 КПЭА.
Подписание открытого обращения не является нарушением, поскольку законодательство об адвокатской деятельности не содержит запрета на направление индивидуальных и коллективных обращений в государственные органы. Также данное обращение не противоречит традициям российской адвокатуры. В российской адвокатуре отсутствуют какие-либо документированные традиции относительно подписания открытого обращения в следственные органы. Г.М. Резник, являясь нравственным ориентиром современной адвокатуры, указал, что не собирается обвинять в дисциплинарном нарушении кого-либо из подписантов. Дисциплинарные органы адвокатской палаты субъекта РФ компетентны устанавливать только наличие в действиях адвоката дисциплинарного проступка. Прецедентная практика ЕСПЧ свидетельствует о том, что репрессии в отношении лиц, вскрывающих нарушение и предающих их гласности недопустимы, даже если эти лица связаны корпоративными ограничениями.
В заседании Комиссии адвокат М. пояснил, что на момент подписания обращения разъяснения Комиссии ФПА по этике и стандартам по вопросу допустимости обращения адвокатов в правоохранительные органы отсутствовало и если бы оно уже было принято, то он не стал бы в противоречие ему подписывать обращение в СК России.
Рассмотрев материалы дисциплинарного производства, Комиссия указала следующие выводы.
Очевидной является ошибочность мнения адвоката об отсутствии допустимого повода для возбуждения дисциплинарного производства. Поводом для возбуждения в данном случае является представление 1-го Вице-президента АПМО. Закон не содержит указаний на перечень документов, на основании которых вице-президента адвокатской палаты субъекта РФ вправе вынести представление о возбуждении дисциплинарного производства в отношении адвоката, в равной степени отсутствуют требования к содержанию таких документов. При этом, вице-президент адвокатской палаты субъекта РФ не предрешает вопросов наличия или отсутствия дисциплинарного проступка, а также доказанности выдвинутых против адвоката дисциплинарных обвинений и их квалификации, поскольку это относится к исключительной компетенции квалификационной комиссии и Совета соответствующей палаты (п. 2 ст. 19 КПЭА).
Комиссия соглашается с адвокатом в том, что установление в действиях адвоката признаков преступления находится вне пределов компетенции дисциплинарных органов адвокатской палаты субъекта РФ. Однако, при рассмотрении дисциплинарного производства органы адвокатской палаты не руководствуются нормами уголовного права и не применяют уголовно-процессуальное законодательство. Дисциплинарная процедура ни в коей мере не затрагивает полномочия лиц и органов, осуществляющих уголовное судопроизводство. Решение по дисциплинарному производству не является преюдицией для уголовного процесса (См. подробнее Разъяснение Комиссии ФПА по этике и стандартам по вопросам применения п. 3 ст. 21 КПЭА (утв. решением Совета ФПА РФ 28.01.2016).
Комиссия также отмечает нерелевантность приведённых в письменных объяснениях адвоката ссылок на судебные акты Европейского суда по правам человека. Напротив, ЕСПЧ подчёркивает, что привилегиями адвоката следует пользоваться «честно и с достоинством» с тем, чтобы поддерживать престиж профессии (см., например, Постановление по делу Стеур (Steur) против Нидерландов (жалоба № 39657/98).
Кроме того, согласно ч. 4 ст. 15 Конституции РФ общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы.
В соответствии с ч.1 ст. 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод каждый человек имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ.
В то же время в ч. 2 ст. 10 Конвенции указано, что осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.
Следовательно, реализация лицом своих гражданских прав, в том числе предоставленных в силу международных соглашений, включая право на свободное выражение мыслей и мнений, не должны приводить к нарушению прав или законных интересов другого лица, а также исключать возможность заблуждения третьих лиц относительно изложенного факта.
Комиссия считает, что необходимо отграничивать право на обращение в государственные органы в защиту своих интересов или интересов третьих лиц от определенного рода деклараций, имеющих в своей основе политические или иные, не связанные с защитой нарушенных прав цели.
Учитывая, что М. является членом АПМО, а также отсутствуют данные о наличии у него полномочий по обращению в государственные органы с целью защиты прав кого- либо из членов указанной платы, данное коллективное обращение может рассматриваться исключительно как декларация политических воззрений. На это обстоятельство указывает и открытый характер обращения, призванный обеспечить привлечение внимания общественности к обсуждаемым авторами вопросам посредством распространения документа в медиапространстве.
Органами адвокатского сообщества неоднократно указывалось, что общественная и политическая деятельность адвоката не должна наносит урон авторитету адвокатуры и защищаемым корпорацией ценностям. К таким ценностям, безусловно относятся принципы независимости и корпоративности адвокатуры, обеспечивающие невмешательство в дела палаты кого бы то ни было и решение внутренних вопросов адвокатской палаты через установленные законом внутрикорпоративные механизмы управления.
Действительно, подписание адвокатом рассматриваемого обращения произошло до принятия Разъяснение № 03/19 Комиссии по этике и стандартам по вопросу допустимости обращения адвокатов в правоохранительные органы (утв. решением Совета ФПА РФ 17.04.2019 г. (протокол № 7). Поэтому Комиссия при рассмотрении настоящего дисциплинарного производства не учитывает мнение, выраженное в данном разъяснении и не ссылается на него.
Таким образом, в отношении факта подписания обращения Комиссия отмечает, что адвокатура действует на основе принципов законности, независимости, самоуправления, корпоративности, а также принципа равноправия адвокатов (п. 2 ст. 3 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ»).
Корпоративность адвокатуры основывается на общности профессиональных интересов и целей всех членов адвокатского сообщества, являющимися в тоже время самостоятельными и независимыми и действующими в личном качестве. Адвокатура наделена правом самостоятельного, без вмешательства государства, решения возникающих проблем и законодательно наделена для этого собственным инструментарием. Это налагает высокую моральную ответственность каждого члена адвокатского сообщества за свои действия перед своими коллегами. В отсутствии возможности внешнего вмешательства в деятельность адвокатуры, именно благодаря развитой корпоративности, обеспечивается жизнеспособность адвокатского сообщества.
В соответствии с п. 2 ст. 5, п. 5 ст. 9 КПЭА, адвокат должен избегать действий, направленных к подрыву доверия к нему или к адвокатуре. В любой ситуации, в том числе вне профессиональной деятельности, адвокат обязан сохранять честь и достоинство, избегать всего, что могло бы нанести ущерб авторитету адвокатуры или подорвать доверие к ней, при условии, что принадлежность адвоката к адвокатскому сообществу очевидна или это следует из его поведения.
Привлечение адвокатами государственных органов к решению внутренних проблем адвокатского сообщества нивелирует корпоративность адвокатуры, выдвигает на первый план личный интерес обращающихся, несовместимый с целями деятельности адвокатуры.
В ст. 1 КПЭА устанавливаются обязательные для каждого адвоката правила поведения при осуществлении адвокатской деятельности, основываются в том числе на нравственных критериях и традициях адвокатуры, на международных стандартах и правилах адвокатской профессии. При этом, адвокаты вправе в своей деятельности руководствоваться нормами и правилами Общего кодекса правил для адвокатов стран Европейского Сообщества постольку, поскольку эти правила не противоречат законодательству об адвокатской деятельности и адвокатуре и положениям КПЭА.
Основные принципы взаимоотношений адвокатов как членов профессиональной корпорации закреплены в п. 5.1 Общего кодекса правил для адвокатов стран Европейского Сообщества, который, в частности, предусматривает, что «дух корпоративного единства представителей данной профессии предполагает отношения доверия и сотрудничества, поддерживаемые адвокатами между собой и ради интересов клиентов, во избежание ненужных споров… Адвокат обязан признавать всех других адвокатов из входящих в Сообщество государств в качестве коллег по профессии и поступать по отношении к ним в соответствии с нормами порядочности и уважения».
Как следует из преамбулы Кодекса профессиональной этики адвоката, а также в силу традиций российской (присяжной) адвокатуры, авторитет данного общественного института в глазах общества является самостоятельной ценностью. Адвокат обязан принимать меры к его защите и поддержанию в силу принадлежности к профессии.
Обвинения в отношении коллег, адресованные, минуя Совет адвокатской палаты и Общее собрание (конференцию) адвокатов, в государственные органы, растиражированные в СМИ, имеют негативные последствия для всего адвокатского сообщества, поскольку общественное мнение легко обобщает подобные единичные обвинения и снижает доверие к адвокатуре в целом. Невозможно ожидать уважения к сообществу, члены которого выдвигают в отношении друг друга ничем не обоснованные обвинения. Сомневаясь в действиях своего коллеги, адвокат должен принять все меры к разрешению конфликта внутри адвокатского сообщества, поскольку для адвоката, дорожащего свей честью и достоинством, любые не соответствующие действительности обвинения заставляют отчитываться в своих поступках.
Кроме того, фактические обстоятельства данного дисциплинарного производства не должны рассматриваться вне определенного исторического контекста. Не вызывает сомнений, что в основе обращения лежит конфликт бывшего адвоката палаты, связанный с принятыми в отношении него решениями органами адвокатского сообщества в рамках дисциплинарного производства. Последующая обличительная и оппозиционная деятельность является ни чем иным, как способом оказать давление на дисциплинарные органы адвокатского сообщества, посредством привлечения общественного внимания и вне инструментов оценки законности и обоснованности таких решений, предусмотренных законом. Комиссия считает, что участие в подобных акциях, демонстрирующих априорное, не основанное на доказательствах, недоверие к органам адвокатской самоорганизации, не допустимо для адвоката.
На основании изложенного, оценив собранные доказательства, Комиссия пришла к выводу о наличии в действиях адвоката нарушения п. 2 ст. 5, п. 5 ст. 9 КПЭА.
В силу общего принципа презумпции невиновности, любые неопределённости должны толковаться в пользу лица, в отношении которого выдвинуты дисциплинарные обвинения – адвоката.
В АПМО поступила жалоба адвоката С. в отношении адвоката К. Заявитель сообщала, что 02.04.2019 г. в Ж-ском городском суде состоялось судебное заседание по иску Ш. к адвокату С. Интересы Ш. в судебном заседании представлял адвокат К. Адвокат не уведомил Совет АПМО о принятии поручения против другого адвоката и не предлагал окончить дело миром.
Адвокатом К. не отрицал факта принятия поручения против адвоката С., но указал, что уведомление в Совет АПМО и адвокату С. было направлено посредством электронной почты 05.04.2019 г.
Рассмотрев доводы жалобы и письменных объяснений, изучив представленные документы, Комиссия указала, что КПЭА не содержит указания о том, в какой срок адвокат должен направить уведомление о принятии поручения против другого адвоката. По данному вопросу существуют различные мнения: от незамедлительного уведомления, до необходимости исполнения обязанности до вынесения решения судом первой инстанции.
В силу общего принципа презумпции невиновности, любые неопределённости должны толковаться в пользу лица, в отношении которого выдвинуты дисциплинарные обвинения – адвоката.
Исходя из того, что адвокат должен исполнять свои обязанности в т.ч. и разумно (п. 1 ст. 8 КПЭА), Комиссия полагает, что в рассматриваемом вопросе следует исходить из того, что в случаях, когда обязательство не предусматривает срок его исполнения, оно должно быть исполнено в течении семи дней (ч. 2 ст. 314 Гражданского кодекса РФ). Согласно информации, представленной на интернет-сайте Ж-ского городского суда, судебное решение по гражданскому делу по иску Ш. к адвокату С. о взыскании неосновательного обогащения было вынесено 10.04.2019 г., иск удовлетворён частично. Таким образом, направление адвокатом соответствующего уведомления 05.04.2019 г. укладывается в понятие разумного срока, а с учётом даты принятия судом решения по делу заявителя, она имела достаточно времени для обдумывания вопроса об окончании спора миром. Нарушения прав заявителя Комиссией не установлено.
На основании изложенного, Комиссия приходит к выводу о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката К. вследствие отсутствия в его действиях нарушения норм законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, а также КПЭА.
В АПМО поступило представление о возбуждении дисциплинарного производства в отношении адвоката Ч. Согласно доводов представления, адвокат Ч. осуществляет защиту Ц. и 21.12.2018 г. он прибыл вместе со следователем СИЗО для проведения следственных действий. Через несколько часов следователь получил от работников СИЗО справку, в которой было указано, что Ц. не рекомендовано участвовать в следственных действиях. Следователь решил продолжать следственные действия, поскольку справка носила рекомендательный характер. От защитника поступило ходатайство о переносе следственных действий, в удовлетворении которого было отказано. Ц. «выбежал из следственной комнаты, сославшись на плохое самочувствие. Защитник покинул следственную комнату, сославшись на плохое самочувствие обвиняемого. 24.12.2018 г. в СИЗО вновь был доставлен обвиняемый, который сразу попросил консультацию с защитником. После чего следователь увидел «чётко спланированные действия», направленные на срыв процессуального действия: Ц. стал вести себя агрессивно, «метаться по комнате, показывая своим поведение нежелание знакомиться с материалами уголовного дела», ссылаясь на то, что ему не было предъявлено обвинение, он не был допрошен, а также уведомлен об окончании следственных действий. Защитник, в присутствии понятых отказался знакомиться с материалами уголовного дела.
Адвокат сообщил Комиссии, что обстоятельства, изложенные в представлении не соответствуют действительности. Он осуществляет защиту Ц. и 21.12.2018 г. прибыл для предъявления обвинения подзащитному. Однако, в представлении не сообщается, что следователь получил ещё одну справку, согласно которой Ц. не мог участвовать в следственных действиях. Адвокат действительно покинул место производства следственных действий, но не отказывался от защиты и осуществляет её до настоящего времени. Адвокат полагает, что он не вправе был участвовать в следственных действиях и считает, что принял правильное решение, покинув место следственного действия.
Рассмотрев доводы представления и письменных объяснений, Комиссия указала, что лично-доверительный характер отношений адвоката и подзащитного определяет, что только доверитель (подзащитный) вправе ставить перед дисциплинарными органами адвокатской палаты субъекта РФ вопрос об отказе от принятой на себя защиты. Заявитель таким правом не обладает. Поэтому Комиссия не рассматривает по существу довод представления об отказе адвоката от принятой на себя защиты.
В отношении остальных доводов представления, Комиссия пояснила, что публично- правовой характер дисциплинарного производства предполагает необходимость доказывания доводов представления, равно как и доказывание адвокатом доводов письменных объяснений. Довод адвоката о том, что следователь скрыл наличие другой справки, полученной СИЗО подтверждён копией документально. Действительно, такая справка представлена Комиссии, в ней указано, что Ц. не может участвовать в следственных действиях.
Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (Нью-Йорк 1984 г.) определяет пытку как «любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него сведения или признания…». Очевидно, что противоречие действий следователя врачебному мнению, которым подзащитному адвоката было не рекомендовано участие в следственных действиях по состоянию здоровья, означает, что следователь намеренно хотел подвергнуть пытке доверителя адвоката. В такой ситуации отказ адвоката от ознакомления с материалами дела не может рассматриваться как нарушение норм законодательства об адвокатской деятельности и Кодекса профессиональной этики адвоката. Напротив, обратное означало бы, что адвокат легитимизировал незаконные действия следователя.
На основании изложенного Комиссия пришла к выводу о необходимости прекращения дисциплинарного производства в отношении адвоката вследствие отсутствия в его действиях нарушения норм законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, а также КПЭА.
Ответственный секретарь Квалификационной комиссии АПМО Никифоров А.В.
